Кто я

Этих зомби было в восемь раз больше, чем незомби. Нашим грозило бы полное уничтожение. И так оно и было бы, если бы не свободные сородичи. Кто-то из них нашел источник этого звукового сигнала. Это была сирена на одной из машин. Люди сидели в кабинах и наблюдали за полем битвы. Возможно, они даже делали ставки, кто победит, пока у нас разыгрывалась настоящая трагедия.

И если бы не свободные сородичи, дело бы действительно закончилось трагедией. Кто-то выстрелил в сирену из лука, но это было слишком примитивное оружие. Тогда я взял автомат, принадлежащий человеку, прицелился и выстрелил.

Те из нас, что держали ружья в руках, начали стрелять по людям. У них началась паника, кто-то из людей тоже стал стрелять. Сирена замерла на одной ноте. И это подействовало. Наши перестали душить друг друга. Мы перестали стрелять в людей. И те уехали на своих обстрелянных машинах и обстрелянных вертолетах и оставили нас в покое.

Наши вели себя по-разному. Кто-то до сих пор бегал, как положено по инструкции в ситуациях, когда ты не знаешь, что делать. Кто-то просто бродил по лесу и смотрел на природу. Были те, которые сидели, уставившись в одну точку, и вообще не шевелились.

Сородичи из нашего корпуса выглядели более живыми, чем привезенные из других. Может, потому что от них ничего не зависело: их погрузили, привезли, выгрузили. А мы сделали это восстание сами, мы участвовали в нем, мы сражались, мы держали под прицелом людей. Мы сделали очень многое, и это благотворно повлияло на нас.

Массовая истерия, которую проявляли наши из других корпусов, была для нас пройденным этапом. Еще вчера мы сами так вели себя. Но сейчас мы, выходцы из корпуса номер один, были гораздо разумнее тех, что привозили нам сегодня. Каждый из нас брал себе нескольких человек из новоприбывших и пытался как-то вразумить их.

Он ходил по лагерю и давал в руку каждого ветки от деревьев или камушки. Он добивался, чтобы они брали это и зажимали в руке.

Это была очень полезная терапия. Она помогала смотреть на то, что происходят вокруг. Свобода и природа тоже делали свое дело. Они вносили свой вклад в оздоровление нашей цивилизации. Уже к концу второго дня из толпы сумасшедших мы превратились в организованный лагерь. Когда я обходил его вечером, то с гордостью думал о нас как о едином целом.

Здесь стали появляться симпатии друг к другу. Наши ходили не толпой, а разбивались на группы и группки. А это значило, что мы начали общаться друг с другом.

У меня появились друзья. Раньше я называл их помощниками: Другой Он и те самые ребята, которые помогали мне еще в корпусе. Теперь они стали друзьями. На них можно было положиться буквально во всем.

На этом наши дела с людьми не закончились. Но наши отношения стали совершенно другими.

Партия людей приехала в наш корпус, чтобы забрать оттуда мертвых и похоронить их, как подобает. И так как в основном приехали врачи, а не военные, с ними можно было разговаривать.

То и дело я слышал разговоры людей:

– Я всегда знал, что нельзя с ними так обращаться.

– Я тоже всегда был против этого рабства.

– Я своих рабов никогда не бил. Понимал, что они живые.

Это было далеко до дружбы народов, но это было хоть какое-то понимание.

Я подумал, что врачи мне как раз нужны. Я подошел к одному из них, который казался мне не таким хмурым.

– Я слышал, что человеческая медицина очень сильна. Практически из мертвого вы можете сделать живого. Это правда? – спросил я.

– В какой-то степени да. Но если трупы пролежали уже несколько дней, тут мы бессильны. Можем лишь похоронить их.

Я вспомнил толстяка, его девушку, женщину, работавшую у выхода. Что ж, я надеялся, что там, где они сейчас, с ними все в порядке.

– Доктор, а вы не можете сделать безболезненную операцию по удалению трубки изо рта? – спросил я то, что больше всего меня волновало.

Он посмотрел на мой изуродованный рот и усмехнулся:

– Кажется, вы и без этого неплохо справляетесь?

– Я хочу, чтобы весь мой народ был свободным, – ответил я.

– Понимаю. Я мог бы провести операцию. Это довольно-таки легко. Но это не моя работа. Кто мне будет платить деньги за это?

Кажется, люди чего-то недопонимают. Когда речь идет о свободе, как можно думать о деньгах? Когда-то этот же врач, возможно, делал операции по вставке этих трубок в рот. Тогда ему платили за это те, кто покупал себе рабов. Раз никто не платит, то ему нет выгоды делать что-то.

А как же насчет таких вещей как совесть? Признание вины? Исправление ошибки?

– Тогда научите меня, – сказал я. – Я буду сам делать эти операции, только мне нужно знать как.

– Я подумаю об этом, – попытался было отговориться доктор.

Я развернул его за плечи к себе.

– Вы же доктор, – напомнил я ему.

– Ладно, черт с вами, – согласился он.

Я понимал, что один не смогу переделать операции всем. Надо было, чтобы как можно больше народу освоило это. Они могли бы проводить эти операции друг другу.