Кто идет?

Боцман даже и не обернулся. Он еще раз взглянул на черную шинель штурмана, ярко темневшую среди серых, осенних одежд, и пошел, но только не на берег, а на теплоход.

Аленкин ничего больше не слушал и не объяснял, он требовал от начальника пристани звонков к отвалу. Тот не двигался с места.

Штурман старался не смотреть в разгневанные лица и обиженно думал, что вот эти самые люди, живущие тут в прибрежных селениях, выверяют часы по свистку «Георгия Седова», а теперь не хотят понимать, что такое расписание. На железной дороге никому ведь не приходит в голову требовать задержки поезда из-за багажа! Но больше всего Аленкина возмущал начальник пристани: он-то знает, что такое график движения! Запоздал — законно жалуются пассажиры, которые были на борту; не взял народ с пристани — законно жалуются оставшиеся. И никому дела нет ни до славы судна, ни до тех, у кого пароходство отнимает за опоздание почетные вымпелы.

Время стоянки истекало.

Скромным на этот раз движением правой руки отогнув манжет у левой, Аленкин еще раз глядит на часы, беспомощно оборачивается к теплоходу и видит то, что и хотел, бы увидеть: по ярко освещенному трапу, сунув кулаки в карманы шинели, медленно спускается капитан. Но идет он подчеркнуто неторопливо, с тем особым, ничего не говорящим выражением на лице, которого больше всего и опасались штурманы «Седова».

Встретив взгляд Аленкина, капитан отводит глаза. Штурман весь напряжен и вопреки здравому смыслу теряет вдруг уверенность в своей правоте.

Капитан молча входит в толпу. Посмотрел направо, потом налево — шум прекратился.

— Теплоход перегружен, — твердо говорит капитан, — взять не могу.

Секунду еще держится тишина. В этой тишине глухо шлепаются один за другим скинутые с плеч мешки. Потом начинается суматоха: одни отчаянно и зло бранятся, другие с досадой смотрят на капитана.

Начальник пристани, ни слова не сказав, направляется к медному колоколу, висящему под часами.

Капитан поворачивается и молча идет к трапу. Люди еще подбегают, упрашивают…

Опустив голову, следом за широкой спиной капитана продирается Аленкин, подавленный всем случившимся и благодарный своему капитану.

* * *

На следующий день в мире было прибрано и светло. Обсыхали под солнцем заново вызелененные берега, а между волн в просторных впадинах плавала такая яркая лазурь, как будто ее смыло дождем с неба.

На скользкую палубу выходили люди и без причины улыбались.

Капитан стоял перед рубкой и глядел куда-то вверх, заслоняя глаза от солнца фуражкой, которую высоко держал над головой.

— Ни черта не смотрят штурмана, — говорил он Аленкину, стоявшему в рубке у окна, — труба-то у нас ай грязная!

Надев фуражку, капитан сел перед рубкой на лавку. У штурвала лучший рулевой — Матвей Денисов.

Капитан заметил меня и жестом пригласил сесть рядом. Судя по этому жесту, настроение у него хорошее. Он молчал, смотрел на Волгу. Глаза его молодо, весело, жадно вбирали в себя пространство. Казалось, для того он и сидит так прямо, чтобы видеть дальше.

Аленкин почтительно перегнулся из рубки наружу и попросил разрешения сойти вниз.

— Идите, — сухо сказал капитан, и глаза его вдруг поскучнели. Он проследил, как проворно сбегает по мостику Аленкин, и ворчливо добавил: — Воображает, что он гвоздь мира!

Я не поняла, что это значит, но спрашивать было неудобно.

— …Переведи его в старшие — пойдет, в капитаны — пойдет! Даже и не задумается: могу — не могу…

— А разве же он плохой штурман?

— Этого я не говорю, — уклончиво ответил капитан. Он вдруг поднял руку, сделал, легкое движение от себя.

Из рубки тут же отозвался Матвей:

— Есь-есь!

— Люди думают, что у штурмана только и дела— стоять на вахте колом и голос подавать: право руля, лево руля!

Из рубки долетел осторожный смешок Матвея.

— Руль да плес — это, конечно, дело важное, очень важное, даже самое важное, но еще не все!.. Вот вчера как поступил бы на месте Аленкина хороший штурман? Я хочу сказать, настоящий штурман!

Капитан сузил глаза и пошел рубить с азартом:

— Вышел, посмотрел, прикинул и. командуй! Давай грузи, давай не задерживай: мы — скорая линия!.. Матросам то же самое… — налетай, ребята! К чертям грибы… А боцману в таких случах только мигнуть надо, да еще такому боцману, как наш. А мешков этих сколько было? На полчаса хорошей работы!.. Потом сообразить не вредно: впереди большой перегон, — значит, можно еще и к механику пойти, попросить по-хорошему. Механик тоже человек. Глядишь, и прибавил ход, а это значит— и людей забрал, и из графика не выскочил. Все довольны, все рады, сам рад! Лишние единички к плану— тому же штурману слава! Да вы что? Хороший штурман никогда не оставит на берегу груз, скорее у другого из-под носа сцапает, да еще осенью! Расписание и так сбито. — Капитан прищелкнул языком и добавил: — Он не то что свою команду, он бы этого… этого дохлого начальника пристани грузить заставил, да, да, как миленького… А «Баху» достался бы кукиш.

— Какому Баху?