Она ценила красоту природы, но все же предпочитала удобства цивилизации и сейчас, оказавшись далеко от города, немного нервничала. Все ее прежние попытки – их можно было бы пересчитать по пальцам одной руки – сойтись с миром, лежавшим за пределами городских окраин, неизменно заканчивались неудачей. В лесу Тина терялась, на реке падала в воду, ее жалили осы и терзали комары, на нее нападали змеи, и даже встреча с вполне невинной кочкой грозила серьезными неприятностями. За шорохом травы ей чудилась ядовитая кобра – хотя кобры, как известно, предпочитают пустыни, – хруст сломанной ветки означал приближение чудовища с клыками и когтями, мелькнувшая на глубине форель превращалась в безжалостную пиранью, которая только того и ждала, чтобы вцепиться в руку или ногу.
Но сейчас ей были не страшны ни скорпионы, ни акулы, ни прочие монстры, которые вполне могли водиться в глухом уголке Флориды. Она брела по пляжу уже минут десять, ничего не видя, ничего не замечая, ничего не слыша. Случившееся потрясло ее.
Тина знала, какой представляют ее читательницы журналы: смелой, дерзкой, сексуальной. Хотелось бы знать, где вообще водятся такие особи. Может быть, в больших городах, вроде Нью-Йорка или Лос-Анджелеса, где неистовый пульс жизни развивает в женщинах первобытные инстинкты. Читая письма, присылаемые в журнал, она частенько качала головой и раздраженно хмыкала. Боже, что бы они сказали, узнав, что Тина Дефранж и Моника не имеют между собой ничего общего. Тем не менее ей приходилось принимать правила игры и изображать из себя то роковую красотку, то женщину-вамп, то отчаянную авантюристку, то романтическую мечтательницу, чья шпилька в волосах могла в любой момент превратиться в острый кинжал. Большую часть времени она жила в вымышленном мире, в мечтах, где мужчины падали у ее ног, сходили с ума от одного лишь аромата ее духов и дрались за право пригласить ее на танец. И чем глубже погружалась Тина в придуманное существование, тем острее ощущала свое реальное одиночество.
Странно, но если рожденная ее фантазией Моника имела дело исключительно с шикарными красавцами, наследниками громадных состояний и владельцами роскошных «ламборджини» и «бентли», то самой Тине неизменно встречались хамы, грубияны, подловатые типы, готовые воспользоваться ее кредиткой, и унылые субъекты, голодный блеск в глазах которых выдавал отпетых неудачников.
Иногда, обдумывая очередной выпуск и готовя ответ на какой-нибудь идиотский вопрос – например, возбуждает ли мужчину татуировка в интимном месте или какие позы наиболее подходят для секса на пожарной лестнице, – она переносилась в ту или иную ситуацию и в какой-то момент ловила себя на том, что рука ее сама собой ползет вниз по животу.
Не закончилось бы все в психиатрической клинике, грустно думала Тина. Чертовка Моника все сильнее завладевала ею. Борьба с ней в реальной жизни отнимала слишком много сил. Вымышленные мужчины были настолько хороши, что реальные просто не дотягивали до установленных стандартов. Те же, что им соответствовали, – увы! – не замечали Тину. Порой ей казалось, что, даже если бы она попала на необитаемый остров в компании двух матросов, те предпочли бы друг друга, но не ее. В городе она просто терялась, и взгляды представителей сильного пола скользили по ней так же, как по запылившейся витрине.
Большую часть времени Тина предпочитала оставаться незаметной. Ей нравился порядок, неспешность, рутинное течение жизни. Она вставала в шесть утра, пробегала милю по парку, возвращалась домой, принимала душ, завтракала, садилась за компьютер и работала до тех пор, пока желудок не давал звонок – пора на ланч. Короткий, не более получаса, перерыв – и снова за стол, до следующего сигнала, возвещающего об окончании очередного дня. Два раза в неделю она ходила в редакцию, сдавала материал, выслушивала замечания миссис Донован, редкие похвалы Глиссона и шуточки фотографа Джоя Керри.
Конечно, время от времени в ней просыпался мятежный дух, и тогда компьютер выслушивал все, что она о нем думает, кресло получало пинок, а попавший под руку номер журнала летел в мусорную корзину, истрепанный, как шлюшка после визита сексуального маньяка. Но запал быстро кончался, и все возвращалось на круги своя.
Почему? Да потому, что ей так нравилось. В монотонном течении будней был свой комфорт.
Вот оно, ключевое слово. Она боялась потрясений. Боялась отношений, которые могли закончиться – через неделю или двадцать лет – предательством. Она видела, каким ударом стала для матери измена отца, и не желала оказаться на ее месте.
И вот прошлая жизнь треснула, как свалившийся на каменный пол горшок.