Кто ищет, тот всегда найдёт

А сейчас оно, к сожалению, кончилось, потому что тропа, слава богу, внезапно выскочила из леса и пошла по течению самой большой здешней реки Хумана с широкой плоской поймой, заливаемой в половодье и дожди и заросшей дикими толстостебельчатыми травами и низкорослым широко разветвлённым кустарником. Повсюду валялись полусгнившие деревья, принесённые рекой и заросшие толстыми лишайниками и мхом. Тропа запетляла между ними, постепенно приближаясь к берегу, и скоро привела к пологому изрытому копытами спуску. Нетрудно было догадаться, что я и сделал, что отсюда начинается брод на противоположный возвышенный берег, едва видимый метрах в двухстах. Горюн остановил караван, рассоединил лошадей и стал снимать штаны. Я отвернулся: мог бы и за кусты уйти, невежа! Смотрю краем глаза, а он и сапоги снимает. Что за новый способ? Неужели так пойдёт вброд? Вода в здешних реках отвратительно холодная даже в лютую жару, что уж говорить про теперешнее время. Меня ни за что не заманишь. Я — пас.

Кравчуковские браконьеры приносили отсюда вместе с рыбой чёрных пучеглазых раков, варили их, шевелящихся и красневших от злости, а потом с хрустом что-то ели. Смотреть противно! Это там, за бугром, вымирающие капиталисты дегенеративно смакуют разных гадов, что-то выковыривая серебряным — специальным! — ножичком из-под твёрдого воротника, а потом запивают, причмокивая от удовольствия, напёрстком мозельского или какого другого марочного пойла. А по мне лучше нет деликатеса, чем приличная миска рисовой каши с тушёнкой и порядочная кружка сгущёнки с грузинским чаем. Потом и оставшиеся соломку и веточки можно обсосать вместо рачьих панцирей.

Знающие ловцы говорят, что эти несъедобные твари и ходят-то по дну ненормально, не как все, а задом. Что ж он видит? Всё равно, что пешеход, идущий спиной вперёд через дорогу с несущимися авто. Пойдём, предположим, мы с Горюном босыми, — брр! холодно! — а рачина, не видя, сдуру наткнётся и, не вникая толком, — мозгов-то у них, говорят едоки, с гулькин нос — хвать за палец! Намертво хватает, стервец, клещами клешни не разожмёшь. И что, мне так и ехать в больницу — с больным коленом и с раком на пальце? Пусть Горюн идёт, а я повременю, пока переправу наведут.

А если пираньи? Умники, фыркая, утверждают, что те водятся в Бразилии. Так я и поверил! Чем наши речки хуже? Какой-нибудь перелётный гусь лапчатый раздавит беременную пираньиху, самою заглотит, а выдавленная икра приклеится к лапам. Он и не подумает их помыть, Прилетит сюда, плюх в воду, икринки отлипнут, вот и — здравствуйте, мы ваши пираньи! У них даже икринки чавкают всё вокруг, а мальки обгладывают до косточек всё, что плавает. Взрослые, не разбираясь, жрут с костями. Такие и костыли за милую душу обгрызут, что уж говорить про голую ногу. А я, к тому же, щекотки боюсь.

Смотрю, Горюн старые кеды на босу ногу надевает — тоже боится. Подходит в спортивной форме, спрашивает:

— Плавать умеешь?

Он ещё спрашивает!

— С детства чемпионом был… — … по плаванью вдоль берега: у меня и тогда ноги длинные были, легко отталкивались от дна. С тех пор мы жили всё в сухопутных городах, где и речки-то непутёвые, вроде Невы — глубокой и грязной. Так и осталось с тех пор детское достижение непревзойдённым. Сейчас идти на рекорд почему-то не хочется. Неужели придётся? Одной ногой не наотталкиваешься.

— Тебя последним переведу, — успокаивает Горюн.

Берёт одну из лошадей за повод и — вброд. В глубоких местах ему по эти самые. Как терпит, не представляю. И так всех трёх навьюченных коняк и моего одра вместе со мной. Я, в общем-то, парень сообразительный, понял, что отдельно он водил каждую для безопасности. Течение реки сильное, а ну какая споткнётся-оступится, других за собой потянет в свалку и меня тоже. Век не поднимешь.

Выгребя со мной, Горюн пинком сбросил кеды и быстро с силой растёр ходули руками до красноты, немедля надел штаны, ловко в три приёма накрутил байковые портянки, сунул разогретые ступни в сапоги, притопнул для надёжности и довольно улыбнулся.

— Хо-ро-шшо-о!

Мне не жалко, я рад за него. Сколько ни старался наматывать портянки так же, всё кончалось тем, что в сапог влезала голая ступня, а вредная тряпка застревала сверху голенища.

Горюн опять связал лошадей гужом, хлопнул по крупу переднюю:

— Пошли, Марта.

И та пошла, потянув остальных. Но куда? В обратную сторону, вниз по течению. Я знаю, что холодная вода вредно влияет на мозговые извилины — распрямляет, — поэтому всегда умываюсь тёплой. А Горюн, конечно, не в курсе, наохлаждался и перепутал направления.

— Нам разве туда? — спрашиваю на всякий-який.

— Лошади не ошибутся, — отвечает и догоняет Марту, чтобы занять своё место в караване.