Кто ищет, тот всегда найдёт

Заправляла камералкой и благородным обществом Коганша, энергичная дама, невысокая и корявая, с громким визгливым голосом. Иногда она позволяла встревать в поддержку или в подачку Траперше, худощавой и высокой, вечно оглядывающейся кругом. Остальные молча подчинялись, опасаясь потерять место у кормушки. Я ни той, ни этой зимой не пользовался в спаянном коллективе ни уважением, ни доверием, поскольку по молодости и по глупости не соблюдал установленной субординации и лез с вопросами напрямую к Трапперу. А тот, не встревая в бабьи игры, прятался в каморке шефа, постоянно закрытая дверь которой выходила в камералку, сидел там тихо и уютно, как мышь, что-то делал и лишь изредка выходил, давал короткие наставления чертёжнице и Коганше и скрывался за спасительной дверью. Чаю он, как и я, не пил, зато пил кофе, чего я тоже не делал, и порой из-за закрытой двери прорывались такие опьяняющие запахи, что хотелось немедленно войти к нему и спросить о чём-нибудь: авось, обломится!

Номинальный руководитель мыслительного аппарата творил дома, и это понятно, поскольку светлые мысли всегда приходят во сне или в сортире — не бегать же поминутно за ними из конторы? Лучше караулить на месте. Когда светлые мысли осчастливливали, он приходил к нам потрепаться и попить чайку в приятном женском окружении, но по работе контачил только с Траппером. Мне он за год не сказал и десятка слов, да я и не искал встречной дорожки. Для тех, кто содержал любителей чая и кофе, мыслителей и руководителей, кто в липком таёжном поту, отбиваясь от гнуса и клещей, перегруженный объёмистыми драными рюкзаками с камнями, землёй и инструментом, с приборами, проводами, полевыми катушками и батареями маршрутил кирзачами с подвязанными проводом подмётками бесконечные нехоженые лесные пространства, то карабкаясь на крутые сопки, то спускаясь на дрожащих ногах по каменистым осыпям, переваливаясь через сплошные завалы умерших деревьев, задыхаясь в болотистом мареве, а то и пружиня над землёй по стланиковому ковру, вымокая от частых неожиданных дождей и высыхая на ходу, переходя вброд ледяные ручьи и соскальзывая с мокрых перелазов в такие же реки, кто замерзал в ранние зимы в продуваемых насквозь палатках, стараясь наглухо запаковаться в слежавшихся отсыревших ватных спальных мешках, давно списанных и полусгнивших, кто часто голодал без подвоза продуктов и наживал до 30 лет хроническую изжогу, а то и язву от сухих и консервированных овощей, тушёнки и сухарей, — для тех места в конторе не было, и приходилось занимать их зимой на строительстве жилья.

А парни, которые привыкли к вольнице и ненормированному труду и отдыху без понуканий, для которых восьмичасовое сиденье за столом — каторга, не возражали. Заскорузлые, мозолистые руки их надёжнее держали топор, молоток и кайлу, чем карандаш и ручку, а чистая бумага пугала. К тому же, строили для себя: хитроумный Шпацерман распределил двухквартирные дома сразу, как только появились стены, и каждый будущий владелец поневоле стремился ускорить вселение. Мне, которому коттедж явно не светил, тоже хотелось быть с ними, потому что в многоголосом женском жужжании я страдал от молчания и сбежал бы, если бы не костыли. А пока потенциальные счастливцы жили в единственном барачном пенале с восемью отделениями, и одно из них, холостяцкое, посчастливилось занять нам с Волчковым. А многие маялись на постое у аборигенов, которые не очень-то жаловали приезжих, но делали исключение для геологов, молодых, щедрых и послушных.

И мне довелось поютиться в чужом углу осень и зиму.

Сначала Агафья Петровна не хотела меня брать.

— Куда ты мне такой дохлый? — ласково отфутболивала она меня. — Ни дров нарубить, ни в огороде поишачить. А ну, как сдохнешь?

Я долго и терпеливо убеждал добрую хозяйку, что жилистый и выносливый, с топором родился и всю жизнь проползал по огороду. Она посмеялась и согласилась:

— Шут с тобой, живи! Один дохляк есть, второй — напару, авось, вдвоём что и сделаете.

Первый — это её муж, и вправду невзрачный кормилец со стреляющими на сторону глазами, то и дело порывающийся сбежать к дружкам. Жену он уважал, особенно её крепкие и быстрые кулаки, наработанные на местном цементном заводике, где она руководила женской бригадой грузчиц. Уважал и боялся, жалуясь на матриархат и попутно выклянчивая на пузырёк. Жаловался на то, что в посёлке с появлением нового начальника милиции порядочным людям — он делал ударение на последнем слоге — жить стало невмоготу.