Кто ищет, тот всегда найдёт

Тогда все уже с опаской и исподтишка стали поглядывать на всемогущего богатыря, справедливо полагая: как дал, так и отнять может.

— У передовиков, — гнёт своё моя адвокатша, — и так есть штаны, а Лопухов у нас почти год и до сих пор без штанов.

Я с ужасом посмотрел на себя ниже пояса, испугавшись, что так оно и есть, а я по рассеянности до сих пор не заметил. Нет, что бы кто ни говорил, а Коганша — справедливый, добрый и очень умный человек, в чём я не раз убеждался и никогда не менял своего положительного мнения. Недаром она пользуется таким авторитетом. Я, конечно, стал смущённо отказываться, обещая купить штаны с премии и не позорить родной коллектив, хотя давно задумал другую, более ценную и нужную покупку. Шпац с ходу пресёк мои неубедительные вялые возражения и молчаливые возражения тех, кому тоже хотелось заграбастать костюмчик-шик.

— Носи, Василий! И никогда не возражай женщинам.

Это меня вконец убедило, и я неожиданно приоделся. Конечно, поблагодарил мать-Коганшу за заботу, на что она, добрая, очень даже приятно улыбнувшись, пожелала недоброго:

— Женись скорей, пока не забичевал.

Пока мы любезничали, около кассы скопилась приличная очередь, и наши, абсолютно бессовестные люди, ни за что не хотели пропустить вперёд, хотя бы через 5 человек, инвалида, ещё и попрекали:

— Отхватил ни за что, ни про что приличную одёжку, а лезешь! Вали, пока не раздумали, не отобрали. — Пришлось стоять и отворачиваться от осуждающих гневных взглядов.

Отоварившись и получив максимальный авансище, заскочил домой, бросил продуктовые подачки, свою и Игореву, на стол и устремился на всех трёх в «Культтовары».

Вредина была на месте, борзея оттого, что ей приходится вкалывать, а мы шастаем за покупками.

— А-а, — встречает как своего хахаля, — пришёл за частушками?

Но не на того напала! Я её в упор не вижу, на тупой укол — ноль внимания, фунт презрения.

— Какие, — спрашиваю важно, — у вас есть приличные проигрыватели?

С неё сразу шелуха слезла. Проигрыватель — не частушки. Перестала кривить мерзко перекрашенные губы и отвечает нехотя:

— Вон на полке два типа. Оба возьмёшь? — опять дразнится, всё ещё надеется мотануть на дармовщинку со мной на бал.

Пусть, думаю, тешится: хорошо смеётся тот, кто смеётся последним, а ты, дура, не в моём возвышенном вкусе. Гляжу мимо, на полку. Один проигрыватель точь-в-точь, как у Когана, здесь, значит, брал. А рядом второй, больших размеров, но тоже чемоданчиком, только углы острые, как у патефона. Цвет приятный, тёмно-синий, сам более плоский и застёжки блестящие. Вещь — сразу видно! Дороже того в полтора раза, да ладно: живём-то однова!

— Этот, — показываю пальчиком и помахал им для уверенности.

У торговки и челюсть отвисла, открыв неровные плохо вычищенные зубы с железной фиксой, — никак она не ожидала, что я всерьёз пришёл за покупкой, а не за нею.

— Берёшь или смотреть будешь? — не сдаётся, предчувствуя, однако, моё предпочтение.

— Сначала покажите, — прошу вежливо, — и если целый, то возьму.

Сердце моё забилось Лунной сонатой, когда эта синяя штуковина оказалась перед моими глазами. На крышке бегучими накладными буквами красиво выведено: «Мелодия», замки под небрежными руками продавщицы громко щёлкнули, крышка откинулась, а под ней всё как надо, и динамик в крышке, и плоский адаптер пришпилен хомутом, и круг с блестящим ободком. А когда зазвучало медленное аргентинское танго, все в магазине стали оглядываться и опасно приближаться.

— Стоп! — командую в страхе. — Беру. — Знаю я наш народ: стоит увидеть, как кто-нибудь что-нибудь покупает, враз набегут и расхватают, даже если и не нужно.

Продавщица с треском захлопнула крышку, защёлкнула замки — конечно, не своё — не жалко, с шумом подвинула ко мне чемодан.

— Ещё что-нибудь? — провоцирует профессионально.

— А добавьте, — разухабился я, — ещё пару серьёзных пластинок, какие у вас есть.

Она порылась во вчерашней куче и подаёт две. На одной — Первый концерт для фортепиано с оркестром хорошо известного мне Чайковского занимает обе стороны под завязку. На целую пластинку всего один концерт! Поколебавшись, всё же взял. А на второй: на одной стороне — Ромео и Джульетта, а на обороте — Итальянское каприччио того же композитора. Другое дело — две вещи. Тоже взял.

— Беру, — сообщаю, — и это.

— Пожалуйста, — цедит сквозь сжатые зубы.

— Спасибо, — отвечаю я, и мы расстаёмся, слава богу, не поняв друг друга.

Занёс драгоценную вещь домой, порадовавшись, что никто из подаривших мне костюмчик не встретился, и потелепал в больницу, узнать насчёт Иваныча. В нашем отделении было пусто и необычно тихо. Только за столиком под зажжённой настольной лампой привычно дремала, положив голову на руки, незаменимая Ксюша и очень испугалась, когда я тронул её за плечо.

— Чтоб тебя! — ругается, зевая. — Откуда ты, леший, взялся?

— Хочу, — радую, — проситься назад. Надоело вкалывать.

Она ещё шире зевнула, похлопав ладошкой по непослушному рту.

— Не выйдет, — огорчает с маху. — Всех ходячих отпустили по домам, а в лежачие тебя, козла трёхногого, нельзя. И врачей никого нет.

Это плохо, этого я не ожидал.