Кто ищет, тот всегда найдёт. Роман

          - Вы и на этот раз правы: пять лет я вкалывал у него в доме гувернёром, учителем, слугой и просто дворовым крепостным, стараясь не проштрафиться, чтобы не оказаться снова на руднике. – Глаза его выдали горькую усмешку. – Забыл про пресловутую честь, дутое достоинство человека, интеллигентские притязания, пресмыкаясь как раб и угождая хозяевам, чтобы только удержаться в сытной и тёплой полуневоле. – Он не смотрел на меня, боясь, наверное, чтобы глаза не выдали другую правду. – Командовала в доме Наталья. Тогда она была очень красивой женщиной.

          - Шпацерманиха? – удивился я, представив расползшуюся по всем швам тушу начальницы.

          - Стройной, полногрудой, белокурой и голубоглазой – сам ангел, - Горюн невесело рассмеялся, он так часто смеялся и улыбался, рассказывая про свою судьбу, что ясно было, как нелегко она ему далась. – Но у ангела был чертовски несносный характер и крепкие ручки. Доставалось всем, в том числе и мужу.

          - Шпацерману? – опять удивился я, вспомнив массивную фигуру начальника.

          - Понять её очень даже можно: каково молодой и красивой гнить в беспросветной таёжной глухомани, забытой и богом, и чёртом, среди грубых необразованных человекоскотов в форме и всякой вольнонаёмной швали, для которых всё прекрасное сосредоточено в бутылке водки? Да ещё четверо ранних детей. Поневоле сорвёшься. Это уже здесь после шестого ребёнка она несколько успокоилась, смирилась, да и то, нет-нет да и перепадёт кому-нибудь под горячую руку. Берегитесь её.

          Горюн отпил глоток вина, зажевал долькой всё того же яблока.

          - Такова, мой друг, настоящая жизнь – не в книжных снах, а наяву. Наконец-то, после 10-ти каторжных лет, я стал её понимать и принимать такой, какая она есть, а не такой, какой бы хотелось. Стал ценить собственную жизнь, относиться к ней не как к внушаемой годами общественной ценности, а как к индивидуальной, единственной и самой дорогой. Советую и вам того же, пока не поздно. В нашей короткой жизни всё тлен: и работа, и друзья, и слава и, тем более, карьера. Настоящими непреходящими ценностями были и остаются воля, семья и здоровье. Прислушайтесь, пока не поздно.

          Я прислушивался, не особенно вникая в суть профессорских наставлений, наслушавшись за пять лет по уши, и давно решил пробивать дорогу в светлое будущее собственными шишками и мозолями. А зря, как оказалось, пролопоушничал: жизнь-то оказалась очень короткой, чтобы сделать все ошибки и, главное, их исправить. Только-только разогнался, а уже и тормозить пора. Тогда меня больше интересовала чужая судьба, чем своя, и так, наверное, бывает у каждого бестолоча.

          - А сюда вы как попали? Шпацерман привёз? Всё ещё в рабах?

          Вот теперь Горюн даже не улыбнулся, только голубые светлые глаза ещё больше высветлились.

          - Рабство закончилось в марте 53-го, - отрезал он жёстко. – Помог вождь всех народов своей смертью. Я всё же пережил его, родимого. Кстати, если не секрет, как вы относитесь к Сталину?

          Вопрос простой, пионерский, а мне и отвечать, если по правде, нечего.

          - А никак, - говорю. Бывают вопросы, на которые, как ни тужишься, а кратко, чётко не ответишь, и значит - нет честного ответа. Этот для меня из таких. – Он был – там, я – здесь, никаких контактов не было. Великий, мудрый, любимый… - пустые обтекаемые слова. Вот и всё. – Я вспомнил тот памятный день. – Наши студенты, бывшие фронтовики, встретили смерть вождя молча, я бы сказал – ожесточённо, молодёжь – растерянно, но слёз не было. Я думаю, что он давно для нас был как Ленин в мавзолее – неодушевлённый символ.

          Тот, для кого вождь оказался весьма и весьма одушевлённым символом, молча продумал мой невнятный ответ, яростно сжимая и разжимая сильные пальцы рук, потёр ноющую, наверное, шею.

          - Что ж, вам повезло, что контактов не было. С сильными не борись, гласит народная мудрость, но часто мнящие себя мудрее народа забывают про неё, игнорируя народный опыт.

          Он опять полез в скучную хилософию.

          - После смерти Сталина вас освободили? – возвращаю к рассказу – хуже нет, когда конца не знаешь.

          Вот он, наконец, и снова улыбнулся.

          - Подчистую. В конце июня кончился мой второй срок, и вместо ожидаемого третьего дали вечную ссылку с правом проживания в Хабаровском и Приморском краях и без права появляться в городах. Фактически – воля в большой вольере. Выдали справку вместо паспорта и – вали на все четыре стороны. А как? И куда? Без денег, одежды, пристанища? Так и пришлось бы сгнить на том руднике вольняшкой вместе с зэками. До осени прокантовался в тайге на подножном корму, к тому времени фабричку закрыли, горе-шахтёры почти все вымерли. Шпацермана перевели сюда, и он по старой памяти, может быть, в отплату за рабство, прихватил и меня с собой.

          Весёлого Нового года как-то не получалось. А народная мудрость гласит ещё, что как его встретишь… Горюн вылез из-за скучного стола и спрашивает, повернувшись к моей тумбочке: