Кто ищет, тот всегда найдёт. Роман

- Здравствуйте, Василий Иванович! – и руку тянет, а мне её жать как-то не хочется, не чувствую почему-то симпатии к страдальцу, - чуть вложил пальцы и сразу отдёрнул, как от чего-то заразного. Подошёл Рябовский, хлопает неисправимого оптимиста по плечу:

- Привет! – ему есть отчего радоваться: теперь точно завернём домой, к жене и детям.

- Я пойду, счастливо вам добраться, - прерывает тёплую встречу друзей старовер.

- Подождите, - останавливаю, поворачиваясь к забытому виновнику торжества. – Спасибо вам большое. Нельзя уходить так: мы обязаны вас как-то отблагодарить, но чем? – смущённо развожу пустыми руками. – Скажите сами.

Тот усмехается приветливо.

- Вы сказали «спасибо» - этого достаточно, - чуть помялся и неуверенно добавил: - Разве патронами поделитесь?

Спешу достать из рюкзака и отдать непочатую пачку и ещё три патрона от расстрелянной, хотел отдать и от револьвера, но одумался: из чего он ими стрелять-то будет, из пальца? Он забирает, укладывает в котомку, благодарит, низко кланяясь, приветственно поднимает руку и уходит навсегда. Больше я таких не видел.

Вернулся к нашему барану. Вижу, у него вся личность, шея и грудь в вырезе энцефалитки в частых кровавых точках.

- Тебя что, - ужасаюсь, - пытали?! Прижигали сигаретами или электрошоком?

- Нет, - и всё улыбается, - это клещи. У меня всё тело такое.

Мама родная! Сколько же на нём их было?! Не может быть, чтобы не попался хотя бы один энцефалитный. Смотрю, как на приговорённого, и потихоньку начинаю жалеть.

- Тебя нашли, - интересуюсь, - или ты сам к ним вышел?

- Не знаю, - говорит и смеётся. – Утром сегодня проснулся в какой-то избушке, а как попал в неё, не помню. – Ясно, думаю, сознание уже вырубилось. – Мужик, который привёл, - рассказывает дальше, - принёс немного супа, вывел по надобности, а потом заставил раздеться и всё тело вымазал какой-то вонючей жирной мазью, выбрал из одежды клещей, а после и из тела вытащил – они легко оторвались. Опять запер в сарае, и я заснул. Ещё приходил днём какой-то парень, кормил не помню сколько раз, я ещё спал, - сильно ослабел, понимаю, слушая, - а потом мы пришли сюда. В лагерь скоро пойдём? – Он присел к костру, и все отодвинулись, как от прокажённого. А я продолжаю следствие:

- Ты помнишь, как заблудился, где бродил?

- Конечно, помню, - отвечает с готовностью, не испытывая ни малейшей вины. – Я думал, подстрелю пару рябчиков на ужин на той сопке, про которую рассказывали ребята, и быстро вернусь. Залез, а их всё нет и нет. Пришлось дальше идти, но так ни одного и не встретил. Когда темнеть стало, бросился бегом назад, спустился в наш ручей, иду, а лагеря всё нет и нет. Опять поднялся, думал, сверху увижу, но уже совсем темно стало. Пришлось заночевать под деревом. – Он зябко поёжился, вспомнив, очевидно, ту прохладную ночёвку. – На следующий день опять стал искать наш ручей, спустился в реку, которую мы переходили, когда от машины шли в лагерь, но и там никаких следов почему-то не встретил. – Ага, соображаю, он перепутал ту реку с этой. – Есть захотелось, выстрелил в какую-то крикливую птицу, - в сойку, надо думать, - но не попал. Спичек я не взял, поэтому второй патрон распотрошил, высыпал порох на сухой листик, рядом положил сухие травинки и тонкие веточки и хотел добыть огонь трением двух выструганных палочек…

- Ничего себе! – восхитился Степан. – Что значит образованный человек.

- … но нечаянно задел за листик с порохом и просыпал в траву.

- Кстати, - перебиваю, - где ружьё?

- Не знаю, - отвечает, по-прежнему радуясь.

- Павел Фомич с потрохами съест, - обещает Сулла.

- Ну, ладно, - отстаю, - рассказывай дальше.

- А дальше, - смеётся, - рассказывать нечего.

- Так ты всё по речке шёл?

- Нет, - отрицает, - сначала я старался держаться на возвышенностях, чтобы, если пролетит самолёт, помахать руками.

Рябовский, не сдержавшись, хрюкнул.

- А потом где ходил, не помню.

- Ты хотя бы знаешь, что пропадал пять дней?

- Нет, - сознаётся, растягивая рот до ушей.

- Что ел-то, помнишь?

- Не помню, - отвечает и морщит дуршлаговый лоб, - корешки какие-то копал, прошлогодний сухой шиповник попался. Я не хотел есть. – На тебе! До какого беспамятства перешарахался. Бичи рассказывали как-то, что блудящие в глухой тайге и впрямь не испытывают голода. Все силы их направлены на поиски быстрого выхода, они впадают в панику, а потом в галлюцинации и погибают, как в наркозе.

- Да, парень, - выражает общее мнение Горюн, - родился ты в рубашке.

Парень смеётся противным дребезжащим смешком, довольный собой и судьбой.