Кто хочет процветать (СИ)

— Безразлично?! — с ядовитой иронией в голосе повторила она, придерживая рукой, натужно вздымающуюся грудь. — В том-то и дело, что не безразлично. — Она сделала паузу, размышляя, сказать или нет. Если скажет, то обратный путь для нее заказан. А если не скажет сейчас, а бросит вдогонку, когда все уже свершится, когда момент истины будет утерян, то все прозвучит фальшиво и бесполезно, как бранное слово, пущенное в спину, которое, скорее всего, не расслышат. Пшеничный уже будет упоен своим новым счастьем. «Нет, надо сейчас, — чувствуя, как холодеют ее ладони, решила Инга, — пока в нем еще дремлет сомнение, что любят не его, а то, что ему принадлежит: деньги и положение в обществе. Надо разбудить это сомнение и дать в пищу его мозгу. Он такие нарисует картины, такие проиграет ситуации, что тошнота сведет судорогой его самодовольную физиономию». Ее лицо посерьезнело, даже отчасти прояснилось, она посмотрела ему в глаза и сказала: — Я никогда, ни одной минуты за все эти семнадцать лет не любила тебя.

Пшеничный не перебил ее.

— Все эти семнадцать лет я боролась с чувством омерзения к тебе. И вот, когда мне его наконец-то удалось побороть, когда ты стал мне абсолютно безразличен, вот как этот стол, — с силой ударила она ладонью по крышке стола, — ты объявляешь мне, что хочешь развестись. Так зачем же я мучилась? — железным, точно заведенным ключом голосом говорила она. — Чтобы остаться ни с чем?

Станислав Михайлович досадливо усмехнулся, прикрыв каре-желтые глаза тяжелыми веками:

— Хватит психовать! Успокойся! Нам надо серьезно поговорить. Собственно, решение я принял, а ты должна, нравится тебе это или нет, согласиться с ним.

Губы Инги нервно подергивались. Она поднесла бокал ко рту, жадно глотнула, но тот оказался пустым. Она в ярости швырнула его на пол. Пшеничный медленно встал, подошел к барной стойке и налил ей мартини, а себе виски. Поставил перед Ингой бокал и вновь опустился в кресло.

— Развод будет оформлен в течение недели. Ты вместе с Олегом переедешь в очень хорошую двухкомнатную квартиру.

Из горла Инги вырвался хрип возмущения, найти хоть какие-то слова оказалось выше ее возможностей. Станислав Михайлович резким движением руки как бы зажал ей рот на расстоянии и продолжил:

— Потом, когда Олег станет самостоятельным, окончит университет, устроится на работу, я куплю ему квартиру. Таким образом, ты останешься одна на шестидесяти квадратных метрах. Неплохо, правда?

Инга, пристально глядя ему в глаза, проговорила:

— А теперь послушай меня. Я из этой квартиры, которую заслужила всеми семнадцатью долгими годами, никуда не выеду! Это моя жилплощадь!

Пшеничный, теряя терпение, провел рукой по усам:

— Нам больше нечего выяснять. Даю тебе два дня на сборы.

Он поднялся, желая покончить с разговором.

— Нет!.. — ожесточенно мотая головой, воскликнула Инга. — Ты не понял! Я же тебя терпеть не могла, я же мучилась!

— Лжешь! — вышел из себя Станислав Михайлович. — Хотя знаешь, что все бесполезно. Я же помню твои глаза, твое тело… Они не могли настолько вводить меня в заблуждение, чтобы я не почувствовал явного отвращения.

— Ты видел только то, что хотел видеть.

— Ладно, тогда зачем ты вышла за меня? Кто неволил?

Инга почти весело усмехнулась, вставила сигарету в мундштук, прищурила глаза и сказала: