Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды

Все прошло… прошло…

Потом, по дороге на работу, Куфальт купил газету, утренний выпуск, и прочел сообщение об убийстве, совершенном неким Беербоомом. Кое-что в статье заставило его горько усмехнуться, — например, упоминание о том, что Беербоома поместили в больницу Фридрихсберг («временно, дабы поскорее оградить от возмущенной толпы, жаждавшей с ним расправиться»), то есть в ту самую больницу, куда Куфальт тщетно пытался его сбагрить…

«Наверное, там он и останется до конца своих дней», — подумал Куфальт.

В той же заметке сообщалось, что жертвой Беербоома («скончавшейся той же ночью») оказалась одинокая тридцатисемилетняя швея, старая дева, которая, вероятно, только потому отправилась ночью в парк возле больницы, чтобы, глядя на целующиеся парочки, получить свою долю любовного волнения. А ведь и Беербоом добивался того же…

Ох уж этот великий и жестокий, неистовый убийца-маньяк Беербоом!

Нет, этот несчастный, вечный неудачник, сумасброд и рохля, которого газета изобразила этаким зверем, чуть ли не дьяволом, одержимым жаждой убийств! А он всего лишь жалкий урод, порожденный темной стороной жизни!

Этого великовозрастного ребенка разлучили с любимой сестренкой, заставили одиннадцать лет жить монахом, извратив в нем все естественные инстинкты, так что пылающей осталась только плоть, а потом, когда его выпустили на волю, он уже был неспособен спать с женщиной и отрешиться от диких фантазий, теснившихся в его мозгу, и потому загорелся безумной страстью к маленьким девочкам, почти детям, загорелся мечтой о голеньком детском тельце… И уже готов был смириться, отказаться от своих необузданных желаний и укрыться в психушке, как в камере, отказаться от их исполнения, от всякой надежды на их исполнение в этой жизни…

Однако и в этом ему было отказано, и почти против воли он оказался ввергнутым в жизнь, лишенную надежд, где для него не было ни крова над головой, ни работы, ни пищи, ни шансов на успех, ни доброго слова, ни верного друга и вообще никакого места под солнцем…

Вот он и бросился с бритвой в руке исполнять свое единственное, оставшееся еще доступным желание.

И наткнулся на полную противоположность того, что искал, — не на девушку-полуребенка, а на высохшую старую деву, своего двойника в образе женщины…

И Куфальт живо представил себе, как этот несчастный безумец Беербоом проведет остаток своей жизни — долгий ли или краткий — в каменной клетке с зарешеченным окном, вновь и вновь прокручивая в уме одну и ту же мысль: «Если бы мне тогда попалась хотя бы молоденькая… Если бы в ту ночь мне повстречалась маленькая девочка… Хоть бы напоследок мне улыбнулось счастье!»

Счастье! У Куфальта, ясным солнечным утром направлявшегося на работу в бюро «Цито-Престо», даже мороз пробежал по коже… Что люди называют счастьем, что это вообще за штука — счастье… Для Беербоома было бы счастьем, если бы на месте тридцатисемилетней старой девы оказалась девочка девяти или одиннадцати лет, маленькая девочка в носочках…

Вот уж воистину: счастье!

11

Во всяком случае, в «Цито-Престо» еще никто ничего не знал о ночном происшествии. Чтение газет не входило в круг жизненных потребностей бывших заключенных, и даже при самых заманчивых заголовках они ни за что не стали бы тратить десять пфеннигов на утренний выпуск; за десять пфеннигов можно купить целых три сигареты, — так что и говорить не о чем!

— Упакуйте готовый материал и доставьте на фирму, — сказал Маак Куфальту и Монте.

— И не берите двадцатимарковых, как в прошлый раз, — их не разделишь! — потребовал Енш.

— Ладно, возьмем тысячными, — отшутился Монте, и они двинулись в путь, нагрузившись тяжелыми пачками по пять тысяч писем в каждой.

— Вот, фройляйн, очередные десять тысяч, — говорит Куфальт секретарше. — Наверное, незачем отрывать господина Бера от дел, все у нас в полном порядке. Нам бы только записочку в кассу, если можно.

— Нет, господин Бер хотел бы с вами переговорить, господин Мейербер, — отвечает секретарша. — Конверты можете здесь оставить, и ваш спутник тоже может здесь подождать. Господин Бер хочет поговорить с вами лично. Как пройти к нему, вы знаете.

Да, Куфальт знает. Но идет не с легким сердцем. Этот Яблонски вчера… Может, за афишным столбом и вправду прятался Яблонски? А потом эта бессвязная болтовня Беербоома о том, что он подслушал… Может, надо было дать ему двадцать марок, которые он клянчил? О, господи! Неужели не видать им покоя до конца дней?!

Господин Бер сидит за своим столом, курит сигарету и листает какие-то письма. Он не поднимает головы, когда Куфальт входит и вежливо здоровается.

Он даже не отвечает на приветствие.

Ах нет, в конце концов он все же отвечает:

— Здравствуйте, господин Мейербер. Ведь ваша фамилия Мейербер? — спрашивает он.

Куфальт молчит. («Значит, все же дознался, значит, дознался…») Бер бросает на посетителя быстрый взгляд.

— Ведь ваша фамилия Мейербер, не так ли? — повторяет он свой вопрос, но в тоне уже чувствуется угроза.

— Да, — упавшим голосом роняет Куфальт.

— А имя?

— Вилли.

— Ага, значит, Вилли Мейербер. Не Джакомо слава богу.