Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды...

Главный редактор смотрит на просителя так, будто уже все сказано. Но Куфальт считает, что ничего не сказано, что не нужно было вызывать его от одиннадцати до часу и говорить ему, что имеешь профессию, — у него-то профессии нет.

И он продолжает стоять.

— Знаете что, — говорит господин Шалойя. — Может, вы еще как-нибудь зайдете. Я вам уже сказал, мне очень вас жаль, жаль вашей несчастной судьбы. Директор тюрьмы передал мне отличную характеристику.

Значит, все-таки он снова обрел дар воспоминаний, несмотря на тысячу идей, которые вертятся у него в голове. И Куфальт делает еще одну попытку.

— Немного работы, — говорит он. — Час, два в день. — И для приманки добавляет: — У меня есть пишущая машинка.

У его собеседника огорченный вид.

— М-да, я в самом деле не знаю, — с запинкой произносит он, — я ведь живу только работой. Может, вы переговорите с нашим управляющим.

— Вы могли бы порекомендовать меня вашему управляющему? — спрашивает Куфальт.

— Но, дорогой мой, — произносит тот, — я ведь вас совершенно не знаю!

— Но вы ведь говорили с господином директором тюрьмы!

— Директор тюрьмы, — произносит главный редактор и неожиданно выказывает сметку, — конечно же, рекомендует всех своих бывших заключенных, чтобы избавить себя от лишних хлопот.

— Но зачем вы тогда вызвали меня сюда? — спрашивает Куфальт.

— Знаете, — восклицает великий человек, которого осеняет мысль. — У нас есть фонд, я дам вам записку в кассу на три марки, а вы обещайте мне, что никогда больше не придете.

Куфальт на мгновение замирает. Он все понял. Неожиданно он говорит, и голос у него отнюдь не застенчивый:

— Вы живете на Доттиштрассе, господин Шалойя, в особняке?

— Да, — отвечает сбитый с толку главный редактор.

— Вот и хорошо, — произносит Куфальт. — Это то, что надо. А редакция закрывается в шесть?

— А в чем дело? — спрашивает тот.

— Да темно будет, — говорит Куфальт и смеется. И, смеясь, выходит из кабинета.

А в кабинете остается напуганный редактор.

7

Недолго звучал смех, с которым Куфальт вышел из кабинета. Конечно, в шесть часов вечера на Доттиштрассе темно, и, конечно, было очень приятно сознавать, что господин Шалойя, возвращаясь домой, будет испытывать страх, может быть, его будет сопровождать редактор или наборщик. Только какой от этого прок! Четыреста тридцать марок не такие большие деньги, можно легко подсчитать, когда они кончатся. Ну да ладно, он зайдет к шести священникам, адреса которых он прочитал, стоя у окошка вахтера, только из этого ничего путного не выйдет!

Среди шести священников был один знакомый Куфальта, католический священник, которому Куфальт в тюрьме убирал алтарь, старый, строгих правил человек. Куфальт иногда спорил с ним, пожалуй, священник давал ему почувствовать, что чиновники навязали ему «лютеранина» для такой работы.

И все-таки теперь, когда Куфальт, размышляя, шел по улице, священник казался ему неплохим человеком. Он старался для своих заключенных, пусть кричал и бранился, но всегда заботился о них.

Может, он позаботится о Куфальте?

Куфальт принимает быстрое решение: после этого проклятого Шалойя он сейчас же, немедленно пойдет к священнику.

Его встретила монашенка или существо, похожее на нее, он почти не видит ее белого лица, скрытого под большим капюшоном. Куфальту пришлось долго ждать. Он стоит в передней, в доме совсем тихо. Он долго стоит, но терять ему нечего, совершенно нечего терять.

Наконец появляется священник. Высокий крепкий мужчина медленно приближается к нему, тихо спрашивает, что ему нужно. Он не узнает Куфальта, и Куфальту приходится напомнить ему о тюрьме.

— Ах, да, — произносит священник, силясь вспомнить. — Но теперь вы выглядите совершенно по-другому. Очень прилично.

— Другая одежда, — замечает Куфальт.

— Да, конечно, — произносит священник. — Одежда другая, да.

Он продолжает говорить медленно и тихо, наверное, он из крестьян, откуда-то с севера, там они все такие тихие и крепкие.

— Чем я сейчас могу быть вам полезен?

Куфальт рассказывает ему, священник слушает, один раз даже задает вопрос. Куфальт видит, что тот понимает, каково человеку в его шкуре.

Наконец священник коротко произносит:

— Я дам вам письмо к управляющему кожевенного завода. Не обещаю, что письмо поможет. Но я дам вам его.

Он садится и пишет, неожиданно смотрит вверх, спрашивает:

— А вы не нашей веры?

Куфальт хочет солгать, но все-таки тихо признается:

— Нет.

— Хорошо, — произносит священник, продолжая писать.

— Итак, идите немедленно, — говорит он затем. — Сейчас этот господин придет домой обедать. — Он качает головой. — Но не надейтесь, — произносит он. — Есть гораздо более страшная нищета. Вы еще при деньгах?

— Да, — отвечает Куфальт.

— А одежда?

— Да, — произносит Куфальт.

— Вот, может, вы придете еще раз, если ничего не получится. Я подумаю, подумаю…

Он протягивает Куфальту руку.

Тот отдает письмо в квартире управляющего и ждет за дверью. Сердце у него колотится, добрый старый человек, он ничего не обещал ему, но может быть, что-нибудь получится?

Возвращается горничная, она сует ему в руку деньги и говорит: «Больше не приходите». И запирает дверь.