Кто косит травы по ночам

Они встречались каждый день (Надя – тайно от своих), тянуло их друг к другу неумолимо, но поцеловаться с ним Надя осмелилась только недели через три.

Они ехали из Загорска в поздней электричке, ее голова на его плече, и он наклонился и коснулся губами ее губ. Этот необыкновенный поцелуй Надя помнит и сейчас и не забудет, пока жива.

Они оба решили, что это любовь. Пообещали друг другу пожениться.

Наде спешить было некуда:

– Конечно, поженимся, но давай года через два, на третьем курсе хотя бы.

Владик настаивал, торопил.

Надя привела его домой, знакомиться с родными.

Встреча прошла в теплой дружественной атмосфере, но, выпроводив претендента, и бабушка и, главное, дед обрушились на только что ушедшего жениха с такой яростной критикой, которую она даже вообразить себе не могла.

– Проходимец, – заклеймил дед.

– Наглец, – постановила бабушка.

Да нет, не был он ни проходимцем, ни наглецом, просто держал себя слишком независимо, петушился по-мальчишески. Ну, что тут поделаешь? Надя полагалась на время, притерпятся дорогие ей люди и поймут, что все не так плохо.

Владик же почему-то стал невыносимо ревновать. Потерять ее боялся и придумывал варинты измен и разлук, такие абсурдные, что ничего, кроме смеха, они не вызывали. Он встречал ее рано утром неподалеку от дома, с черными кругами под глазами, со спекшимися губами:

– Я вчера ночью стоял под твоими окнами – у тебя в комнате был мужчина!!!

Что на этот полный бред полагалось возразить?

«Нет, я тебе отдана и буду век тебе верна»?

Надя легкомысленно смеялась – ее ничем не запятнанная совесть позволяла ей веселиться. Он подкарауливал ее у института, и если она случайно оказывалась на выходе с сокурсником, следовало трагическое представление в пяти действиях.

Однажды гардеробщица поведала Наде:

– Тут твой приходил, деньги мне совал, чтоб я за тобой следила и ему докладывала.

Люди тогда гордились неподкупностью, благодаря чему Надя оказалась в курсе.

Это расспрашивание было уж совсем возмутительно. А главное, чувствовалось, что в воздухе сильно пахло грозой и до кульминационного вопроса патологических ревнивцев – «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?» – оставалось всего ничего.

Притяжение к нему не ослабевало, было таким же мощным, как и в день знакомства, но поселилась где-то на уровне солнечного сплетения нервная усмешка над дикостью происходящего с ней абсурда: и люблю, и верна, и невиноватая я, и никого другого нет даже в самых далеких помыслах, а должна ежедневно отчитываться, оправдываться, каяться, утешать.

В конце концов Надя принялась сбегать от него: он караулил у главного входа, она устремлялась к запасному, который, к сожалению, не всегда был открыт. Если сбежать удавалось, настроение поднималось, как после удачно сданного экзамена.

Потом, конечно, следовали разборки: «Ты не была в институте, а мне сказала, что будешь!»

А Надя говорила, что была, что это можно проверить, что они разминулись. В общем, все эти его неустанные нависания сильно смущали независимую Надину натуру. Замуж ей за него совсем не хотелось, она только подумывала, как бы деликатно расстаться, чтоб без боли и навсегда.

Между тем истерзанный подозрениями Владик стал настаивать на окончательной близости.

Теперь-то Надя понимает: хотел на практике проверить свои подозрения – был ли у нее кто-то до него или все-таки ей можно верить. И – удивительное дело – несмотря на решение расстаться, совершенно твердое и взвешенное, Надя тем не менее пошла на свою первую в жизни близость с мужчиной, которого в своем будущем не могла даже представить.

Он ей был не по душе, но по телу. Тело звало к нему.

Все произошло. И было это прекрасно, нежно, любовно. Он стоял перед ней на коленях и просил прощения за ревность. Обцеловывал всю, любовался, молился на нее. Восхитительное напряжение тех нескольких желанных часов взаимного притяжения Наде больше никогда и ни с кем не пришлось испытать.

Недели две он верил в ее порядочность и боготворил ее чистоту.

А потом началось прежнее, и даже еще хуже.

– Теперь ты можешь все! Что я, идиот, наделал! Как я теперь узнаю, когда ты врешь мне!

Даже то, что в интимные минуты Надя не сдерживала себя, была такой, как сотворила ее природа, ставилось ей в упрек:

– Откуда ты знаешь, что так надо? Откуда ты знаешь, как сделать мужчине приятно?

Все получалось само, но он отказывался верить ее словам.

Дальше терпеть не было никаких сил.

Надя объявила: «Все! Больше не могу!»

Это было все и насовсем – не шутка и не игра.

Он несколько дней не принимал всерьез услышанные слова, уверен был, что вылетели они просто так, сгоряча, гонялся за ней по всем знакомым адресам. Потом на пару дней наступило затишье.

Надя облегченно вздохнула: «Неужели понял? Неужели свобода?»

Если бы!

Передышка закончилась так. У дома Надю подкараулил лучший друг ее мучителя и, не сдерживая презрения и отвращения к ней, сунул ей в руку пухлый конверт:

– Это тебе. Последнее письмо Владика. А его больше нет. Ты убила.