Кто не спрятался (сборник)

- ...Так что ничего удивительного в глазах людей не будет, что ты туда снова попросился, ну, тебя и взяли пока с понижением - два.

- Да не прошусь я!

Было действительно в валиулинском предложении что-то унизительное. Зовут, когда понадобился...

- Не просишься, - мягко подтвердил Валиулин. - Я тебя прошу. Мы просим. И наконец, три: ты хороший сыщик.

- Если хороший, что ж вы дали меня сожрать? - поинтересовался я язвительно. Но Валиулин только плечами дернул и ничего не ответил, сочтя, как видно, вопрос риторическим - раз, к данному делу не относящимся - два.

- Ну ладно, - сказал я после паузы, убедившись, что в этом направлении разговор развиваться не будет. - А вы сами себе голову не морочите? У нас в районе полным-полно дорогих кооперативов вперемешку с домами для начальников. Престижный у нас райончик! Чего ж удивляться, что как раз тут и воруют?

- Семь, - проникновенно произнес Валиулин, подливая себе в кружку остывшего чая. - Семь из семнадцати. Тут не надо быть Эйнштейном...

- Допустим, - продолжал я упрямиться. - Но при чем здесь участковый? Участковый - это всего домов пятнадцать-двадцать. Может, в то же отделение да своего человека сыщиком, а?

- Три, - уже не проникновенно, а укоризненно, как непонятливому ребенку, почти пропел Валиулин. - Три из семи на территории Зиняка. И если сыщик будет шастать по домам с расспросами, тот наверняка насторожится. А что участковый ходит - так это его работа!

- Значит, - подытожил я, - ты считаешь...

- Ага, - кивнул с готовностью Валиулин. - Наша контора, правда, компьютером еще не обзавелась, но по старинке, на глазок... Очень много шансов, что наводчика надо искать где-то здесь.

2

Я сидел в углу и листок за листком читал доставшийся мне в наследство небогатый архив. Зиняк не любил запятых, мысль его была пряма: "Мною участковым инспектором Зиняком Г. Г. около 23 часов в квартире No6 дома No14 по Воробьевскому переулку обнаружены двое мужчин в состоянии опьянения без документов. Проживающая в квартире Муралева Е.В. нецензурно угрожала и оставлена дома будучи мать малолетнего ребенка". Но по большей части в папках были жалобы участковому от населения, а иногда следующие за ними объяснения тех, на кого жаловались. Кто-то пил, кто-то лупцевал жену, кто-то резал соседу обивку на двери. Все это была теперь моя работа.

Когда я сварливо заметил Валиулину, что кроме поиска иголок в стоге сена у участкового своих дел по горло, он только пожал плечами:

- Две зарплаты я тебе обещать не могу.

Впрочем, к этому моменту ему уже было ясно, что я согласен. Все как-то разом совпало: смерть деда, моя комната в общежитии для молодых и не очень молодых специалистов, где я за два года изучил все узоры на обоях, предрассветный Валиулин в роли Сирены. Одним словом, тоска по ностальгии.

- Езжай на свой завод, увольняйся, - сказал он мне на прощание: вернешься в Москву, подавай документы в кадры, все будет нормально. Чем быстрее начнешь работать, тем лучше. Только одно условие: о том, что ты делаешь для нас, никому ни слова.

- То есть? - удивился я. - Даже в отделении?

Валиулин со скорбным видом пожевал губами и кивнул:

- Даже в отделении. Мы ведь с тобой про него ничего не знаем. Кто он, что, какие связи, какие возможности? А береженого Бог бережет...

Из того, что осталось мне от Зиняка, цельная картинка местных нравов не склеивалась. Это были какие-то незавершенные отрывки из чужих драм, клочки страстей. К тому же я нашел всего два заявления от жильцов тех домов, которыми интересовался Валиулин. Рогачевский Борис Константинович, персональный пенсионер, жаловался на Соколкова, соседа сверху, ведущего антиобщественный образ жизни: у него, что ни день, допоздна сидят гости, стучат каблуками, двигают у пенсионера над головой мебель, а уходя, хлопают лифтом. Еще гражданка Брыль Е.Ф. сообщала властям, что из ее почтового ящика два раза за один месяц пропадал "Огонек". Негусто, а ведь надо с чего-то начинать.

В замке завозились ключом (я закрылся, чтоб не мешали), стало быть, появился оперуполномоченный угрозыска Валя Дыскин, тоже доставшийся мне в наследство - они с Зиняком работали в паре. Отворилась дверь, он стоял в проеме боком, делая энергичные приглашающие жесты и говоря:

- Заходи, красавица!

С порога шагнул в кабинет и, ссутулясь, остановился посреди прохода мужчина с сиреневым лицом. Вглядевшись, я подумал, что он мог бы работать в медицинском институте, демонстрируя студентам, как проходят у человека лицевые сосуды: все они отчетливо проступали на его физиономии, похожей на контурную карту. Маленький вихрастый Дыскин легонько подтолкнул его в спину:

- Садись вот сюда. Эта болезнь на ногах не переносится.

- Какая еще болезнь? - насторожился сиреневый, но Дыскин не ответил, а шустренько бочком протерся между ним и краем стола, плюхнулся на стул, загромыхал ящиками, зазвенел ключами, заскрипел дверцей сейфа. Перед ним на столе возникла стопка чистой бумаги и тонкая коричневая палочка "дела".