Кто не знает братца Кролика!

– А то, что последние десять лет из своей квартирки не вылезала. Ей из Собеса приносили еду. Родные померли, а она ни в какой Дом хроника не хотела перебираться! В туалете я ей ручки сделал. На кухне – тоже. Видел бы, как ловко себя обслуживала!

Мне даже дурно делается, когда все представил.

– Постоянно вязала, – продолжает Пекарь. – Все вяжет и вяжет. Через Общество инвалидов удавалось иногда продать.

– Никуда не выбиралась?

– Никуда.

Пекарь задумался: прихлебывает кофе, оценивает своих легионеров.

– Знаешь, – отворачивается от полотна. – На самом-то деле, если на жизнь посмотреть, даже не на такую, как у Люськи, а вообще: многие с ума сходят, вешаются, топятся, бегут куда глаза глядят – а все оттого, что им страшно жить обыкновенно! Вот как представишь – год за годом одни и те же стены. Тут, брат, чтобы не повеситься, не утопиться – знаешь, каким нужно быть! Вот, например, солдат – сражается месяц, год. Но ведь даже самая дикая война когда-нибудь закончится. Самые страшное напряжение рано или поздно пройдет. А здесь – одно и то же! Ничего не меняется, никто тебя не осчастливит. На миру смерть красна, а попробуй-ка в своей кровати, как Люська, да еще без свидетелей. Я думаю, такие ребята обыкновенной жизни не выдерживали: Ницше, Ван Гог! Александр Македонский вот сбежал от подобной хренотени…

– Ты тоже об этом думаешь?

Пекарь смеется:

– Об этом все думают.

И тогда рассказываю о видениях. Он фужерную ножку вновь подносит к свету.

– Конечно! – кивает. – Стоять тяжело. Чтобы с ума не сойти, остается вон шалашики строить, чистить кивера… сериалы смотреть по вечерам. Заняться чем-нибудь. Я вот картины малюю. Но видишь ли: все-таки самое главное – знать, для чего торчим.

– А если не дано?

Пекарь ставит фужер на почерневший паркет, подходит к своим кистям и растворителям. И, мазнув по «Пиру», остановился.

– Конечно, ты прав. Только Христос знает исход битвы. Ему, конечно, легче. Кстати, твой Арджуна – он ведь тоже не догадывался о том, что на самом деле никто и ничто

не умирает. Кришна знал, а он – нет! Всем нам, тем, кто не знает, – хуже всего. Но если и знать человеку, что он, в конечном счете, бессмертен – все равно ему хреновато стоять на том поле…

Пекарь провожает меня с неизменной губкой, которой вытирает очередную кисть.

– Все-таки, Денис! Напрасно ты грешишь на время. Ну при чем здесь время? Дело в том, что мы всегда стоим. Ничего не попишешь. И всегда занимать себя чем-нибудь придется – чтобы не разбежаться. А тот сержант правильно делает, что бьет по харе за трусость.

Струйка краски пролилась на коридорный линолеум, но Пекаря это не беспокоит.

– Я вот еще о чем думаю! Как ни крути, мир останется. Солдаты, сенаторы… стриптизерши. Через тысячу лет – то же самое. Моряки будут там уходить в океан, жены ждать…

– И в бане всякая сволочь отмокать с девочками?

– А то как же? – смеется. – Куда мы денемся!

Стоило опереться на ограждение унылого Большеохтинского моста, они тут как тут: две милицейские мыши в заскорузлых шинелишках. Однако – я ученый ондатр: спокойно лезу в куртку. Правда, от этого паспорта приходят в ужас даже нотариусы: а уж тем ребятам палец в рот не клади! Вот и милиционеришки осторожно приняли краснокожую паспортину.

– И в каком мусорном бачке вы с ним обитаете?

– Как законопослушный гражданин, всегда беру с собой: даже в бассейн.

– Это видно.

Лично я на их месте непременно схватил бы человека с таким вот паспортом. Я бы даже его расстрелял.

– Хотя бы склеили, что ли, – культурненько советуют.

– Так он у меня, как наша Родина! Что толку клеить, когда уже все развалилось?

Вижу: еще не решились. Но, по всей видимости, склоняются к тому, чтобы все-таки задержать. Ничего удивительного, любая самая занюханная инструкция вопиет: нельзя отпускать восвояси подозрительного во всех отношениях типа, да еще и с такой замечательной «ксивой».

– А чего ты здесь задумался?

На «ты» перешли – надо же с чего-нибудь начинать:

– Да я мечтатель!

Подобные реплики неизбежно доведут до неприхотливого жовто-блакитного «козелка». Но, с другой стороны, есть омоновцы. Номер мобиля бравого командира нацарапан все в том же препохабнейшем паспорте. Кроме того, я никого пока еще не оскорбляю, сигать за борт не собираюсь. Задумываться на середине тошнотворного моста не запрещено. И даже милицию поддевать, которая, словно камни, таскает в шинелях «уоки-токи» эпохи неолита.

– Ну, что, взять тебя с собой, такого задумчивого? – интересуются. – Да и прогнать по всей схеме?

– Бросьте вы, ребята. Любая экспертиза подтвердит, что я – это я. Даже на такой фотографии.

Им скучно болтаться без приключений.

– А вот мы сомневаемся!

Один выуживает доисторическую рацию, но именно в этот момент ее столетний дедушка-аккумулятор выкидывает белый флаг. Уж милиционеришка коробку и тряс, и дул в нее, и зубами скрипел. Со злостью запихивает связь в бездонный карман своей шинельки и воротник поднимает. Однако допрос продолжен.

– Почему же ты задумался?