Кто он был?

— Ты ни в чем не виновата, — повторил Эндель несколько раз, словно желая успокоить ее. Больше того, сын взял всю вину на себя. — Если кто и должен просить прощения, так это я у тебя, — продолжал Эндель. — За то, что сразу, как только закончилась война, я не попытался вернуться домой. Мне не следовало ехать в Англию. Нужно было быть смелее и самостоятельнее. Теперь-то я это понимаю. Теперь… А в сорок пятом и шестом я ничего не понимал. Я был растерян и запуган, поплыл по течению. Я верил всему, что говорили, страх стал моим хозяином. Я даже боялся написать вам, боялся за себя и за вас.

Каждое слово Энделя запало в душу матушки Лыхмус, каждое слово, сказанное сыном. Она тоже успокаивала сына, говорила, что не винит его ни в чем.

— Мама, ты говоришь неправду, — грустно вымолвил Эндель. — В первый же день я понял по твоим глазам, что ты меня обвиняешь. В том, что я остался на чужбине.

В последний вечер Эндель приуныл. Он уже ничем не старался прихвастнуть — ни купленным в рассрочку домом, ни машиной, ни тем, что он foreman и на заводе его уважают, и вряд ли он в Эстонии жил бы лучше.

В тот вечер они второй раз всей семьей ужинали в большой комнате, а не на кухне, как обычно. В день ее прибытия они тоже ели в комнате. Ясно, что Энделю и Алисе нелегко было усадить за стол старших детей. Харри и Мэри предпочитали проводить свободное время вне дома, они уже не хотели подчиняться родителям. Особенно Харри, который заявил, что скоро он будет жить отдельно. Казалось, будто времени у него с каждым днем становится все меньше и меньше. Вот и в тот раз он торопливо обгрыз крыло индейки, заявил, что ему чертовски некогда, и встал из-за стола. Это совсем не понравилось Энделю. Мэри выдержала дольше, но, как только расправилась с пудингом, исчезла и она. Вильям, Джейн и Джон досидели до конца, мальчики даже попросили к пудингу добавки.

Вильям всегда ел с аппетитом, мальчик рос, Джон следовал примеру брата. За столом маленький Джон, путая английские и эстонские слова, сказал ей, что, как только он вырастет и закончит колледж, приедет к бабушке в гости. Эстония ведь не дальше Америки, Харри хвастается, что поедет в Америку, но его туда не тянет. Матушка Лыхмус знала, что слова последыша о колледже не пустая болтовня, Эндель решил хоть одному ребенку дать высшее образование. Из Вильяма толку не будет, кто-нибудь из младших — Джейн или Джон — должен получить образование. В возрасте Джона и Вильяма Эндель мечтал о садоводческой школе, из детей Марии Эндель больше других интересовался деревьями и кустами, говорил, что будет штудировать ботанику и выучится на садовника. Джейн добавки не хотела, она просто так сидела вместе с другими и всматривалась в бабушку ласковым, заботливым взглядом. Джейн тревожилась о ней, Марии. Джейн наблюдательная и отзывчивая девочка, она первая заметила, что здоровье бабушки стало пошаливать. В тот раз они опять пошли вместе в магазин. Они всегда покупали в одном и том же магазине, где все товары были в жестяных коробках, стеклянных банках, в полиэтиленовой, целлофановой, картонной или старомодной бумажной упаковке. Джейн тараторила что-то о курице и беконе, Мария не все понимала. Кажется, внучка говорила о том, что они всегда едят курицу, будто другого мяса и нет; странно, что маме и папе не надоест курятина. Что правда, то правда, ели они в основном кур. Сначала матушка Лыхмус думала, что это признак зажиточности, но когда она сама стала ходить по магазинам, то поняла, что птичье мясо здесь дешевле говядины и бекона. Торгуя на рынке, она научилась обращать внимание на такие вещи. В магазине ей вдруг стало дурно, сперва сердце горячим комом подступило к горлу, раза два как-то странно трепыхнулось, а потом совсем остановилось, она испугалась, что упадет. Наверное, она побледнела, иначе почему бы Джейн схватила ее за руку и испуганно спросила, что с ней? К счастью, приступ быстро прошел, зато ночью сердце колотилось судорожно и куда дольше, ночью она глотала привезенные с собой таблетки и микстуру, ночью ей стало страшно. Джейн рассказала родителям, что в магазине бабушка побледнела, как покойник. Марии это передал Эндель. Джейн сочувствовала ей всем сердцем, в этом Мария не сомневалась. По лицу невестки Мария ничего не могла понять, вряд ли Алисе будет ее не хватать.

Если невестка и впрямь боялась из-за Энделя, то теперь хотя бы этого ей больше бояться не придется, подумала Мария Лыхмус, усаживаясь поудобнее. Левая рука словно отнялась. Она опустила спинку кресла еще ниже, до упора.

Эндель уговаривал ее отложить отъезд. Напомнил, что в день приезда она говорила о трех месяцах. Пытался ей втолковать, что утомительное путешествие в самолете и на поезде вредно для больного сердца, походила бы она тут к врачу, подлечила бы свое сердце, а потом бы уж и ехала. Она ответила, что чем дольше она задержится, тем труднее ей будет в дороге. И тогда сын произнес слова, которые ее взволновали, но и огорчили.

— Ты могла бы… остаться у нас.

— Ты это всерьез? — спросила она, оторопев.

— У тебя там больше никого нет.