Кто он был?

Они проехали по Нарвскому шоссе, где на домах виднелись таблички «Adolf Hitler Strasse», к Вируской площади, затем по Пярнускому шоссе и с улицы Тынисмяэ повернули направо. Аннес все время подсказывал, куда ехать, водитель плохо знал город. Чем ближе к родным местам Аннеса, тем больше попадалось развалин. По левой стороне извилистой улицы все дома сгорели, только кое-где торчали остатки труб. По правой стороне никогда не было домов, там тянулся большой запущенный сад, обнесенный высоким забором с толстыми каменными столбами, где росли старые липы и каштаны, кое-где и клены. Здесь все было как раньше, только доски забора обуглились или вовсе сгорели. Улица Пильвитузе, где когда-то жил Аннес, была уже близко, и у него появилось предчувствие, что он увидит только закопченный фундамент да печные трубы.

Так оно и оказалось. Весь район выгорел. В дом, где жила их семья, было прямое попадание. Половина строения вместе с фундаментом стерта с лица земли, на ее месте глубокая воронка. Аннес подумал: это была, наверное, большая бомба, в несколько сот килограммов или даже в полтонны. От остальной части здания остался кусок фундамента, несколько обугленных бревен и разбросанные закопченные кирпичи от трубы.

Аннес стоял посреди двора, Кумаль остался возле машины покурить. Аннесу следовало бы сразу уехать, здесь уже ничего не было. По краям воронки росла крапива, меж почерневших бревен пробивались пучки травы, там, где раньше стоял мусорный ящик из просмоленных досок, торчали стебли репейника. От березы, росшей во дворе, осталась лишь часть ствола и две-три толстые, наполовину обугленные ветки, более тонкие сожрал огонь. Один из сучьев не дал побегов, на другом он увидел несколько уже пожелтевших листочков.

Что-то удерживало здесь Аннеса, на ногах словно были путы. Он, возможно, простоял бы тут бог знает сколько времени, но Кумаль подошел и положил ему руку на плечо.

— Ничего тут не поделаешь, — услышал Аннес голос друга. — Война. У войны поступь тяжкая.

Аннес улыбнулся. Это была грустная улыбка. Он узнал и прочувствовал страшные стороны войны не меньше Кумаля, он видел города в развалинах, сожженные деревни, кровь и боль, тревогу и скорбь утрат. Но сейчас он думал не об ужасах войны — о своей матери. Но ни в Таллине, ни за Уралом не дано ей было пережить эту войну. Здесь — еще меньше, чем в далекой степной деревне. Аннес понял это, стоя среди развалин отчего дома, на краю воронки, понял еще глубже, чем ранней весной, когда Килламеэс принес ему известие о смерти матери. Он собрался с мыслями, поборол закравшееся в душу горестное чувство.

— Если у нас еще есть время, проедем сюда, — сказал он, указывая на деревянные дома шагах в двухстах, не пострадавшие от огня. Это были такие же старые, покосившиеся и осевшие деревянные строения, как и то, где он жил.

Капитан Кумаль не возражал. Аннес попросил остановиться перед двухэтажным домиком, фундамент которого едва поднимался над тротуаром.

— Здесь жил Пеэтер, мой товарищ по работе, отличный плотник, человек широкого кругозора. Вдруг посчастливится найти его. Сомневаюсь, правда, — война все перевернула, но надеяться надо. Долго меня не ждите, кто знает, может, здесь и заночую. Если Пеэтер дома.

Ему не посчастливилось.