Кто остался под холмом

Марта – вот кто всему причиной. Впервые в жизни Вале довелось защищать кого-то, кроме себя. Этот кто-то вовсе не был беспомощным; по той же классификации он тянул минимум на оцелота.

Но она осознала, что он совсем маленький оцелот. Оцелотик.

«Склонна к выдумкам», – пригвоздила Кира Михайловна.

Сейчас, когда Валю не подавлял авторитет Гурьяновой, она поразилась тому, как легко поверила в это.

Согласиться с тем, что Марта ей солгала? Ни черта они не понимают, ни Шишигина, ни Гурьянова! Это не она провела в Беловодье слишком мало времени, это они живут здесь слишком долго, их взгляд замылился; репутация Марты не дает им разглядеть правду.

Правда в том, что ее действительно пытались убить.

Валя решительно постучала в дверь шишигинского дома, и как только ей открыли, выпалила заготовленную фразу:

– Доброе утро, простите за раннее вторжение, но мне необходимо поговорить с Мартой!

И только тогда заметила, что со старухой что-то не в порядке.

– Кто там, Вера Павловна? – тревожно спросили из глубины комнаты, и за плечом Шишигиной выросла Гурьянова.

– Здрасьте, – опасливо сказала Валентина. – А где Марта?

Старуха прерывисто вздохнула.

– Марты нет.

– А где она? – Валя по-прежнему не понимала, что происходит.

– Мы не знаем… – выдавила Шишигина.

Девушка еще искала взглядом за их спинами всклокоченную рыжую голову, но внутри уже разрасталось предчувствие огромной беды.

– Где Марта? Куда вы ее дели?

Валя, набычившись, топталась на пороге, две женщины застыли в дверях, преграждая путь, – непонятно зачем, раз за ними никого не было, и вся интерлюдия выглядела нелепей некуда: как будто Валентина пришла втюхать им пылесосы какой-нибудь немыслимо дорогой марки и готовилась прорваться внутрь, чтобы напоказ пропылесосить диван, ковер и кота. Эта сцена была бы смешной, если бы не страшное напряжение, охватившее всех ее участников.

– Она пропала полтора часа назад…

– Что значит «пропала»? – крикнула Валя шепотом. – Тогда в полицию! Искать, везде объявить… Чего вы стоите? Кира Михайловна!

– Мы говорили с Павлюченко десять минут назад. Его подчиненные патрулируют город…

– …поскольку праздник, – проскрипела Шишигина.

– Вы сказали ему про похитителя? Про маньяка? Про отрезанные волосы?

Старуха сплюнула прямо на крыльцо. Валя испуганно уставилась на нее.

– У них уже есть труп! Они будут заниматься только им, а живые сами о себе позаботятся.

– Он так сказал?

– Нет, он сказал: «Прирежут – тогда поговорим».

Валя бессмысленно помотала головой из стороны в сторону, точно корова, пытающаяся сбросить со лба слепня.

– Надо что-то делать. Так нельзя… Надо что-то делать! Мы не можем вот так стоять!

– Деточка, ступайте домой, – посоветовала Шишигина. – Все само устроится!

Валя недоверчиво посмотрела на Гурьянову:

– Вы серьезно, Кира Михайловна?

– Не думаю, что ты можешь чем-то помочь…

Под их взглядами девушка медленно спустилась с крыльца.

– Да что здесь происходит? – спросила она.

Дверь закрылась.

– Надо было ей рассказать. – Гурьянова в сердцах ударила ладонью по столу. – Любой человек для нас сейчас на вес золота!

– Глупости говорите! – прикрикнула старуха. – К черту ваше золото, это лишний балласт! Пользы от толстухи никакой, а вред может быть колоссальный. Останься она с нами, пришлось бы посвятить ее в курс дела – и что? Уверены, что она не побежит к Павлюченко, когда узнает, что вы сделали с Карнауховым? Но это еще полбеды, хотите жертвовать собой – ради бога. А Федьке за что мучиться? Она его сдаст и глазом не моргнет! Лучше найдите Щербу! Где он, черт его подери?

– У него телефон не отвечает. – Кира прижала ладони к глазам. – И Мусина нигде не могут найти, мать говорит, что не видела его с самого утра.

– Гаденыша, скорее всего, нет в живых. Он использовал этого идиота и избавился от него. Голубушка, ну придумайте же что-нибудь! Давайте позвоним в город, в прокуратуру, куда угодно!

– Оттуда только езды два часа, – пробормотала Кира. – Вера Павловна, мы не справимся сами, нам нужна помощь.

2

Щерба медленно поднялся к обелиску. Перед тем он долго кружил по городу, ища место, где посидеть напоследок, как на удачу перед долгой дорогой, и нигде не мог приткнуться. Заглянул в церковь, но там толпились прихожане, и никем не замеченный он побрел прочь. Рядом с людьми ему всегда становилось не по себе, как будто то ли он оказался среди чудовищ, то ли он и есть чудовище среди людей.

При детях такого не случалось. Дети – это другое.

В конце концов Щерба пришел на обрыв. Дул сильный ветер, срывая с можжевельника паука, успевшего соткать тонкую паутину.

– Зря сопротивляешься, – сказал ему Илья. – Не судьба так не судьба.

Вот ведь дурак человек: живет-живет, думает, что знает о своей жизни все, ибо кому же знать о ней, как не ему! А обернется спустя десять лет: что ты знал? что понимал? Ты был как лист, который носит ветром от дерева к дереву, а тот думает, что научился летать.

Как любил Тамару! Волю терял от ее голоса, себя не помнил. Ее бесстыдство принимал за любовь. А сейчас смотришь: похотливым был ослом, куда ему до Адама Раткевича, не замечавшего, что творится за его спиной.