Кто ответит?

Вот и создавались им когда-то артели, скоро и качественно доставлявшие и возводившие на садовых участках летние и зимние домики; организующие сервис при гаражных кооперативах; бригады по превращению открытых автостоянок в закрытые; после началось увлечение кооперативным строительством, едва не обернувшееся судимостью, и все из-за его алчных компаньонов... Тогда-то до конца уяснился конфликт между устремлениями к обогащению и государственной системой обеспечения сырьем. Сырье - основа прибыли - с трудом приобреталось и без труда кралось, ибо вели к нему не лазейки, а широкие врата без запоров. И доброе десятилетие створки врат качались, скрипя, под всеми ветрами. В канализацию спускались миллионы, пропадали вагоны с готовой продукцией, ниагарами лился налево госбензин, к припискам относились едва ли не как к политически оправданной акции; успехи производства определялись фактором количественным и очень мало где - качественным; понятие “зарплата” приобрело оттенок анекдотический, и, конечно, деловые своего тут не упускали. Они драли бешеные деньги за то, чего жаждали неделовые, то есть за дефицит. Наживались состояния. И начал Ярославцев понимать: такие “деловые” обществу никак уже не полезны.

Предприимчивые люди ухватились за простенькие методы обогащения: спекуляцию, взятки, рэкет, хищения. Ценностей ими не создавалось. Ценности либо умело добывались и перепродавались, либо наживались непосредственным паразитированием на государстве, то есть на людях неделовых, служащих за зарплату, но тоже стремящихся к благам. Образовывались круги, касты, шайки, присасывающиеся к дойной корове державы и лихорадочно набивающие карманы, причем в уверенности своей безнаказанности, ибо стоящие выше или контролирующие охотно брали мзду, а значит, молчали. Задача была, таким образом, проста: нахапать в расчете на все взлеты цен в течение, по минимуму, полувека. И с ними, с этими зажиревшими деловыми, Ярославцеву приходилось сталкиваться изо дня в день, ибо ситуацией владели лишь они и приходилось идти частенько на поводу у них, чтобы выжить, удержаться на ногах. Внутренне же им самим исповедовался иной принцип: надо зарабатывать, создавая товар доступный, конъюнктурный, высшего качества. И он пытался делать это, что само по себе было не так уж и сложно; куда труднее оказывалось обуздать жадность исполнителей, держать их в узде, тем паче, свирепея от узды, они видели в нем своего врага, едва ли не прокурора, не дававшего расхищать.

Можно ли создавать экономику внутри экономики, не нарушив закон?

Поначалу он думал и верил: можно. Оказалось - нельзя. И в один прекрасный день вдруг уяснил себе всю мощь гигантской машины, что была умозрительно выкрашена им в привлекательную красочку якобы высоконравственных принципов, а внутри же машины чавкали в липком, вонючем масле шатуны и крутились шестерни. КПД машины падал день ото дня, и поднять его Ярославцев не мог: машина стала неуправляемой, а он превратился в ее символического Хозяина, а вернее, в уважаемого ею создателя, получавшего свои пенсионные блага в любом желаемом размере. Он предпочитал размер более чем скромный, но время шло, и перед законом этот размер достиг высших пределов. И тогда пришел страх. А в середине восьмидесятых грянули перемены, и посыпались с насиженных мест “деловые” с ожиревшими мозгами - перепуганные, ничего не соображающие: почему, как? - и казавшееся незыблемым рухнуло, и канули в никуда покровители, сметенные свежими ветрами, столь желанными.

Покровители разные, в том числе - с милицейскими расшитыми погонами и прокурорскими лычками с крупными звездами. Он, Ярославцев, искренне переменам радовался, хотя понимал: для него тоже настала новая пора. И главное - не остаться в прошлом, с людьми прошлого.

Созданную систему он видел теперь как формацию промежуточную, неоправдавшуюся, подлежащую распаду, как эксперимент, приспособленный к условиям конкретной среды, эксперимент, прогрессивный в принципе, подготовивший в какой-то мере почву для официальных общественных преобразований. Подпольные фабриканты уже строчили в инстанции пламенные призывы из зон даровать им свободу, как буревестникам новых экономических реформ...

А он понимал, что когда-то ступил в болото, поначалу ловко лавируя по кочкам, но вдруг, оглянувшись, увидел позади себя сплошную трясину. Такая же трясина лежала и впереди. Куда же теперь? Виделось еще несколько кочек, он вовремя приметил их, но что будет там, за ними, не знал. Возможно, трясина еще более страшная...