Кто ответит

Город уже засыпал, пустые улицы были сухи от ночных апрельских заморозков, шины шелестели по асфальту гудяще, тягуче... Поежившись, Лев оглянулся назад - на серую гладь неровно освещенного проспекта, остававшегося за спиной, на апельсиновые вспышки мигающих светофоров. Затем, отогнув кисть, осторожно вытряхнул из-под рукава куртки нож обыкновенный, столовый нож. Подумал кретин... Трусливый, нетрезвый кретин. И чего маешься? Что грозит тебе? И кто? Выдернула тебя шпана на свидание, потому как не поверила в честный расчет - провинциалы, дуболомы...

Машина въехала в район новостроек, дорога пошла ухабистая, узкая, петлявшая среди пустырей, загроможденных строительным хламом.

- Тэк-с, - сказал таксист, тормозя. - Прибыли. Вон тот дом. Тележку уродовать не будем, сплошные колдобины, мать их, пешком дойдем, тут две минуты. Счетчик выключать или обратно тебя доставить?

- Обратно, - буркнул Лев, вылезая из машины. Двинулись вдоль стены строящегося дома, поминутно попадая то в грязь, то в лужи. Таксист, злобно матерясь, шагал впереди.

- Во хату где дали, - сетовал он. - Еще век пройдет, пока тут асфальт проложат.

- От таксопарка получил? - спросил Лев, тревожно всматриваясь в темноту.

- Ну да, от парка! Дождешься! Кооператив... Тут вот осторожнее, бочком, а то - траншея, не ровен час...

Лев крепко сжимал рукоять ножа. Сердце ныло от страха и безвестности глупого, унизительного пути в темноте.

У штабеля бетонных плит, вплотную лежавших к краю траншеи, он замешкался. Провожатый обогнул штабель, канув в темноту. Лев, поразмыслив, шагнул за ним и вдруг почувствовал, как грудью наткнулся на какой-то выступ и, прежде чем сообразил, что не выступ это, упал навзничь, отброшенный сильным, упругим толчком.

- ...Карманы пустенькие, - сказал Матерый. - Выстрел в упор, как шарик лопнул.

- Легкая смерть, - скорбно вздохнул таксист. - И не пикнул, гражданин.

- У, смотри-ка, ножик он с собою нес! - Матерый смешливо качнул головой. - Дорого готовился в случае чего...

- Кухонный... Фрайер, - констатировал таксист.

- Все, чистый он. - Матерый еще раз проверил внутренние карманы. - Теперь давай без суеты, но по скорому... Под плечи его бери, не измажься смотри...

- Впервые на мокрое иду. - Голос у таксиста неожиданно дрогнул. - Противно... Как бы не повязали еще...

- Десятку плачу! - прорычал Матерый сквозь стиснутые зубы. - За эту шваль...

- Вот десяточку и дадут, - заметил таксист, с кряхтеньем приподнимая труп.

- Покаркай! Лопата где?

- Рядом, под ногой у тебя, гляди лучше...

- К осыпи его давай! Точно траншею завтра заровняют?

- Ну, сам же слышал! Видишь, и бульдозер оставили. Малый один клялся бригадиру: прямо с утра, говорил, наглухо канаву заглажу, только сегодня отпусти, переэкзаменовка какая-то там.

- А у нас - экзамен! Посвети, кровища есть! Вот тут присыпем. А завтра проверишь - насчет бульдозера и вообще...

- Ну! Дело общее, серьезное...

- Вот то-то! Если что - звони. Ботинки выбрось, одежду проверь - не замарался ли?

- Матерый, слышь, а точно он тебя сдать хотел!

- Х-хэ... Меня! Думаешь, только свое дело откупаю? И тебя за дурика держу?

- Да нет, я верю...

- Ну, спасибо! Кто "Волги" ваши угнанные через него сплавлял? Я! А молчать бы ему не позволили - хищение в особо крупных... Дальше - дело техники. Через моих знакомых - на тебя, рецидивиста. А у "Волг" этих ты крутился, докажут. Вот тебе и тормоз на долгие лета! С гидравлическим усилением!

- Профилактика, выходит?

- Выходит.

- А если боком выйдет? Вышак?

- А разница какая? В зоне не жизнь, сам знаешь.

- Ну нет, Матерый, лучше уж в зоне...

- Да ты вон на покойничка посмотри... Тихий, смирный, никаких головных болей - все за чертой... Ботинок присыпь, ты чего, слепнуть начал?

- Знаю! Помолчи, будь другом, понял? Вырвет сейчас...

- Я те вырву! Вещественные доказательства не оставлять!

- Да заглохни же ты! - раздалось сквозь стон.

ХОЗЯИН

Старинные часы в узорчатом саркофаге футляра долго и настойчиво гудели томными ударами: полдень. Обычное утро, пустая квартира. Жена давно на работе, дочь скоро придет из школы. Прозрачный алый шелк штор, свет, застывшими полосами пробивающийся в спальню, и мягкий ковер, где, царапая ворс, потягивался, покачивая хвостом, ангорский кот.

Ярославцев встал, кривясь от надсадной боли в затылке и растопыренной пятерней массируя макушку.

"Спиваюсь, - подумалось обреченно и равнодушно. - Надо кончать... Каждый день... Каждый день ведь, скотина!"

Умылся, прошел на кухню. Есть не хотелось. Выпил, давясь, бутылку холодной пепси; закурил. На балконе стыли два ящика немецкого пива, перехваченные вчера в одном "курируемом" ресторанчике, в холодильнике была хорошая рыбешка, трехлитровая банка икры, и так хотелось плюнуть на все и пропьянствовать этот непогожий весенний денек, но идти на поводу у легкомысленных желаний он себе не позволял никогда. Его ждала работа, а работу он ставил превыше недомоганий или же приятных минут. Работа была сутью и смыслом. Всегда.