Кто ответит? Брайтон-бич авеню

Со вздохом Михаил возвратил заветные корочки.

— Придем ко мне, все по порядку расскажу, — произнес он, держа курс в направлении гаража. — Знай самое главное: дело сделано.

— Надеюсь, — кивнул Дробызгалов.

У гаража Михаил остановился, не глуша двигатель.

— Я ворота открою… — Он вылез из-за руля. — А ты въезжай…

Дробызгалов покорно перебрался на переднее сиденье. Когда нос машины впритык придвинулся к стеллажу, заваленному барахлом и запчастями, Дробызгалов, с хрустом до упора подняв рычаг ручного тормоза, открыл дверь, намереваясь выйти из «Жигулей», но тут же и оцепенел под черным зрачком «ТТ», смотревшим ему в висок.

На колени оперативного уполномоченного упали наручники.

— Пристегнись к рулю, менток…

Пришлось подчиниться.

Широкая клейкая лента скотча плотно легла на рот.

— Извините, обстоятельства изменились, — процедил Михаил, обыскивая его. — Так, ключи от машины, мой замечательный заграничный паспорт, а ваше табельное оружие заберете со стеллажа… Когда — не знаю, но ночевать сегодня придется здесь. Что еще? Бумажник ваш мне не нужен, грабежом милиции не занимаюсь… Пожалуй, все. Пока.

Из-под груды старых покрышек в углу Миша достал пакет с валютой и ботинки с «бриллиантовыми» каблуками. Переобулся, со смешком глядя на выпученные глаза Дробызгалова за лобовым стеклом автомобиля. Со стеллажа снял чемодан, прикрытый от пыли упаковочной бумагой.

Постоял в тяжком раздумье. Затем открыл дверь «Жигулей» и, коря себя за непредусмотрительность, привязал к рулю вторую руку опера, а шею его старым собачьим поводком прикрутил вплотную к подголовнику кресла.

— Вот так оно понадежнее, — произнес удовлетворенно, не принимая во внимание зверское мычание и хрюканье онемевшего поневоле Дробызгалова. — Не бойся, смертного греха на душу не возьму. Дня через два позвоню в ментовку твою хотя бы и из Берлина.

Он погасил в гараже свет и запер тяжелые двери. Через пять минут такси уносило его в аэропорт. Ощупывая нывшую от неудачного падения ногу, Михаил размышлял, застанет ли он в «Шереметьево-2» знакомую даму, твердо гарантировавшую места «на посадку». В крайнем случае придется звонить ей домой. Предстоит и звонок родственникам относительно похорон… Надо же, не суметь даже деда похоронить, что за жизнь!

А какая впереди? Кто знает… Не исключено, что сегодня придется ночевать в камере — ведь валюту и камни он вынужден везти на себе и выхода — никакого…

Ладно. Если в камере — значит, не судьба. Спустя считанные часы на него уже смотрели проницательные глаза таможенника.

Боря Клейн

— Алик, падла, с кого получать двадцатник? — возмутился Боря, входя в столовую, где Алик тушил мясо к ужину. — Слышь, старший кок? Где шеф? Там меня проводили честь по чести, на шикарном иностранном «мерседесе», а тут колупал до Бруклина на вонючем отечественном «шевроле» из «Кар-сервиса»… Хорошо, водила знакомый, с третьего Брайтона…

Приятели расцеловались.

— А подарок, — спросил Алик вкрадчиво, но с напором, из-за границы?

— За мной, — сказал Боря, выкладывая на стол пакет из кармана куртки. — Где шеф-то, действительно?

— Должен вроде тебя встречать… — Алик повернул голову в сторону холла.

Дверь в дом, оставшаяся незапертой, отворилась, и на пороге появились трое людей: тип двухметрового роста в длинном модном плаще и двое полицейских — оба в затемненных очках, руки — на рукоятях «кольтов».

Боря машинально потянулся к лежавшему на столе пакету.

— Не двигаться! — усмотрев его движение, рявкнул парень в плаще, и пистолеты полицейских в ту же секунду направились в сторону Бори и Алика.

Капнул жар из чугунка в газ, и едко зашипело в наступившем безмолвии.

Тип в плаще произнес длинную, из официального ритуала, фразу.

Ни Алик, ни Боря толком ее не поняли. Что-то о правах и обязанностях.

Уяснив существование языкового барьера, тип задал вопрос попроще:

— Вы кто такие?

— Друзья… хозяина, — молвил Алик, глядя на чугунок скошенными к кончику длинного носа глазами и машинально отирая руки о замасленный фартук.

Тип, подойдя к столу, взял в руки пакет.

— Ваше? — спросил в пространство.

— Мистера Фридмана, — отчеканил Борис.

Алик снял с себя фартук, выключил газ под чугунком.

Что-то случилось. Что именно, они не подозревали, но думали одинаково: шеф кончился и опять началось прежнее, ни то ни се, шалтай-болтай…

— У меня, — произнес Алик внезапно, — чего-то из зеленых есть, еду к маме. У нее квартира. Буду лежать на диване. До конца жизни. Жрать продукты с рынка, гулять, и вообще я теперь скупее стал в желаньях… Да и надоело тут, Борь…

— А я лично еще поборюсь, — отозвался Борис. — Я вот не унываю.

— Прошу говорить по-английски! — взорвался тип в плаще. Затем, развернув пакет и всмотревшись в его содержимое, раскрыл рот.

Вытряхнул содержимое на стол: два рулона туалетной бумаги и тюбик с кремом от геморроя. Выпорхнула и записка, упала на пол. Боря записку услужливо поднял, успев прочесть ее текст: