Всю дорогу я пытаюсь понять, за что же старший Громов так меня ненавидит. Неужели только из-за того, что сбежала тогда на корпоративе? Эти его взгляды, появления везде… Все это кажется подозрительным и ненормальным. Пока работала в бухгалтерии, неоднократно слышала, как коллеги обсуждали генерального. А точнее, с кем тот уезжал по вечерам из офиса. И если верить их россказням, то вкус у старшего Громова вполне определенный – шикарные женщины, которые не просто следят за собой, а тщательно ухаживают за своей красотой. Модельные формы, красивая упаковка… Единственное объяснение его поведению – не хочет, чтобы брат встречался с такой, как я, простой девчонкой без гроша за душой. Если бы он только знал, что у меня совершенно другие приоритеты, не переживал бы за Артура.
– Приехали, – говорит Артур, останавливаясь. – Давай я припаркуюсь, а ты пока иди к врачу.
– Одна? – смущенно спрашиваю я.
– Думаю, тебе будет комфортнее решить свои… хм… вопросы без меня.
В очередной раз меня поражает тактичность этого мужчины. Я не перестаю удивляться тому, насколько же разные братья. Если один пугает меня до чертиков, то второй кажется надежным и добрым.
– Спасибо, – говорю прежде, чем выйти на улицу.
До кабинета иду чуть не бегом – мое томительное ожидание вот-вот закончится. Но перед самой дверью замираю, набираясь храбрости. Потому что знаю, что сейчас услышу приговор. Часть меня надеется, что все обойдется, а часть – боится, что все произошедшее будет неспроста. И тогда я окажусь перед сложным выбором. Ведь что ни говори, а растить ребенка одной и растить одной больного ребенка – разные вещи. Если в первом случае я уверена, что справлюсь, даже если будет непросто, то во втором… Боюсь даже думать об этом. Глубокий вдох и… наконец стучу в дверь.
– Здравствуйте, Марина, – говорит врач, открывая. – Проходите, пожалуйста.
– Здравствуйте, Михаил Иванович. – Сажусь на стул и нервно тереблю ремешок сумки. – Что с моими анализами? Не тяните, пожалуйста.
– Боюсь, порадовать мне вас нечем, – вздыхает профессор, и от его слов у меня что-то обрывается в груди…
– Объясните, – прошу едва слышно, потому что в горле резко пересыхает. Хотя в глазах уже печет от подступающих слез.
– Вчера я говорил, что у меня была догадка о том, как случилась ваша беременность, – неторопливо отвечает врач. – Это не очень просто в объяснении, но я попробую. Вы, скорее всего, знаете, что для эмбриона нужно две составляющих – мужская и женская. От каждого по двадцать три хромосомы, и в итоге – сорок шесть.
– Да, знаю.
– Так вот есть такое понятие, как партеногенез. К примеру, у некоторых насекомых оно имеет место быть.
– Что это значит?
– Однополое оплодотворение. Когда женская клетка по каким-то причинам – внешним или внутренним – начинает развиваться во взрослый организм. И нечто подобное случилось с вами.
– Но ведь это бред, – мотаю головой. – Такого не может быть!
– Понимаю, – соглашается Михаил Иванович, – звучит невероятно. Но это подтверждается анализами. – Он достает пару цветных диаграмм и показывает мне. – Вот здесь отлично видно, что у плода нет ДНК второго родителя.
Перевожу изумленный взгляд с картинок на врача и просто не могу вымолвить ни слова.
– Вы что, серьезно?!
– Увы, Марина, это так.
– И что это значит?
– Это значит, что вам нужно сделать аборт.
У меня едва не выпадает сумка из рук от его заявления.
– Что?! Но почему нужно?
– Вероятность, что ребенок родится больным, весьма высока.
– Нет, – качаю головой, – этого не может быть! Мой ребенок будет здоровым!
– Это сложно принять, но поверьте: лучше сделать это сейчас, чем сожалеть после…
Вскакиваю со стула и медленно пячусь к двери.
– Нет! Если так случилось, что у меня будет особенный ребенок, я не собираюсь от него избавляться! Ни за что!
– Подождите, Марина! – пытается остановить профессор, но я не слушаю его и выбегаю в коридор. Проношусь мимо Артура, даже не остановившись. В голове бьется лишь одна мысль: его могу убить! Его заберут!
Лишь на улице наконец останавливаюсь, чтобы подышать и немного перевести дыхание.
– Марина, да что с тобой? – появляется рядом Громов. – Ты неслась как угорелая!
– Он хочет отнять его, – практически плачу я. – Понимаешь?
– Кого?
– Ребенка! Моего малыша!
Начальник недовольно поджимает губы и привлекает к себе. В его объятиях я расслабляюсь. Мне кажется, что сейчас он сможет защитить меня от всего. И не только меня…
– Поедем поужинать? Заодно все расскажешь, – предлагает он.
Киваю, хлюпая носом, потому что есть как раз хочется ужасно. Как и всегда по вечерам.
В какой именно ресторан мы приезжаем, даже не обращаю внимания: все мысли сейчас о том, что сказал врач. Мало того, что я и представить не могла, что такое возможно, так еще и теперь передо мной встал выбор, оставлять ли ребеночка. Меня пугают слова об отклонениях. Безусловно! Но и согласиться на то, чтобы убить малыша… От одной только мысли об этом в груди противно ноет. Я ведь слышала его сердечко! Разве могу я теперь поставить подпись на смертном приговоре?