Поделившись с Сэмом своими грандиозными планами, переполненная амбициями, Лилиан направилась на следующий же день искать себе учителя. Она обходила сидящих на набережной, присматриваясь, взвешивая всё за и против. Выбор был большой: мужчины и женщины, пожилые, взрослые и совсем молодые. Женщин она отмела сразу: будут задаваться, мужчин старше тридцати Лилиан стеснялась. Наконец, её внимание привлёк молодой худощавый юноша, на вид её ровесник, а может быть и помоложе. Пепельные длинные волосы собраны в хвост на затылке. Худое бледное лицо с лёгкой небритостью, видимо от желания казаться старше. Глаза светлые, холодные. Рот большой, губы тонкие. Он рисовал океан, не глядя по сторонам, и что-то чуть слышно насвистывал. Лилиан долго стояла рядом, не желая мешать. Словно заколдованная, следила, как он смешивает краски. Берёт серый и белый, добавляет к ним чёрный… «Зачем? Ведь небо голубое, а вода просто синяя?» — удивлялась Лилиан, но художник проводил кистью по холсту, и всё оживало в изумительной похожести на природу.
Она бы стояла так ещё долго, но в коляске заплакала Изабель, и художник недовольно повернулся посмотреть, откуда исходит источник раздражения. И, увидев Лилиан, замер.
Алекс родился и вырос в Париже. Воспитывала его мама, кто был его отцом, ни мама, ни тем более Алекс точно не знали. Красивая, независимая, она вела богемную жизнь, меняя мужчин и не делая из этого большого секрета перед сыном.
Сама художница, она рано открыла в нём талант и отдала в художественную школу. В четырнадцать лет Алекс переспал с приходящей к маме натурщицей. Потом были другие, с ними Алекс прошёл большую школу чувственных наслаждений и теперь терпеливо делился с Лилиан своими знаниями, открывая перед ней неизведанную страну любви, пробуждая страсть.
Два раза в неделю Лилиан заказывала такси и уезжала к Алексу. Два дня по три часа. Шесть часов счастья и наслаждения. Пока Изабель была крошечной и тихо спала в колясочке, Лилиан брала её с собой, когда подросла, стала оставлять с няней.
Алекс жил в Вильямсбурге, расположенном на севере Бруклина, любимом месте проживания модных хипстеров*, музыкантов и художников, где можно недорого снять квартиру в одном из многочисленных лофтов**, перестроенных из складских помещений. Здесь причудливо смешались всевозможные социальные и этнические группы населения. Спешат на молитву грустные хасиды в очках, чёрных лапсердаках, похожие друг на друга, как братья-близнецы, громко переговариваются шумные итальянцы и их сварливые фигуристые женщины, ослепительно улыбаются красивые стройные, сексуальные яппи***, подозрительно суетятся занимающиеся не понятно чем выходцы из Польши. По вечерам в тёплое время года прямо под открытым небом проходили концерты музыкальных групп в живом исполнении. У Алекса на последнем этаже была большая комната с окнами до пола и стеклянным потолком, крошечной кухонькой в дальнем углу и душем за занавеской. Тут он жил и рисовал. Большой матрас, установленный на платформу с четырьмя ножками, был отгорожен старым полированным шкафом, в котором он хранил свою одежду. Осенью и зимой было довольно холодно, небольшая батарея в углу с трудом обогревала продуваемое ветрами помещение. Летом с трудом спасали открытые настежь окна, вносящие в комнату сквозняк с запахом пыли и выхлопных газов.
Машина тащилась, лифт полз на седьмой этаж, как улитка… Лилиан покусывала губы от нетерпения. Тысячи бабочек били нетерпеливо крылышками в животе, стремясь на свободу. Алекс открывал дверь, едва лифт останавливался. Впивался ртом в её губы, помогал раздеться.
Сплетались волосы рыжие и пепельные, рассыпаясь по подушке, фонтаном взвиваясь вверх, искристым водопадом спадая с простыни. Бабочки вырывались наружу, сгорали в вышине и падали тёплым пеплом на влюблённых.
— Всё, — шептала Лилиан в изнеможении, — всё, больше не могу, все бабочки улетели.
— Ты уверена? — Алекс смеясь, обнимал её, целовал и, перевернувшись на спину, усаживал сверху. — Ты моя бабочка, единственная и неповторимая… Лети…
Когда они не валялись на матрасе, сплетаясь телами, Алекс рисовал. Лилиан стояла рядом, хотя ей хотелось прижаться к нему, гладить по шее и плечам, но она знала, что только мешает. Вздыхая, разогревала для Алекса в микроволновке вегетарианские полуфабрикаты из морозилки: рис с зелёной фасолью, спагетти с томатами. Лилиан пила кофе без сахара. Ещё со времён балетной юности она привыкла голодать, и её организм чудесным образом приспособился обходиться практически без пищи. Поев, он подзывал её к себе, усаживал рядом и втолковывал азы рисования акварелью, делился своими знаниями о ахроматических и хроматических цветах, о цветовой растяжке и лессировке. Объяснял, что бумагу увлажняют и ждут, когда влага впитается или укладывают на мокрую фланель, а только потом наносят краску, чтобы акварель ложилась ровным слоем или нежными разводами. А сами краски… Алекс воодушевлялся, вставал и размахивал кистью, как дирижёрской палочкой.