Кто прав? (роман, повести, рассказы)

— Дай бог,— раздумчиво прошептал Катеньев, — а все-таки я не могу не повторить, что ты поступала безумно, решившись идти ко мне, подумай только...— Она не дала ему договорить и шаловливо зажала его рот своею ладонью. Он поймал ее маленькую, изящную ручку и крепко прижал к своим губам. Так они сидели довольно долго, озаренные нежным сиянием месяца, задумчиво смотревшего на них из бездонной глубины безоблачного неба.

Вдруг где-то совсем неподалеку от них чуть слышно скрипнул щебень. Точно зверь или человек, крадучись, пробирался по каменистой тропинке. Катеньев осторожно приподнялся и выглянул из-за скрывавшего их обоих камня. Неожиданно для себя, всего в 10—15 шагах, он увидел плечистого китайца, который, в свою очередь, заметив Катеньева, стремительно отшатнулся назад. Луна светила ярко. Было светло, и на близком расстоянии хорошо видно. С минуту незнакомец и Катеньев разглядывали друг друга. Катеньев колебался, как ему теперь поступить. Не благоразумнее ли будет с его стороны пустить пулю в лоб неожиданному гостю. На всякий случай он опустил руку в широкий карман, пальцами нащупал рукоятку револьвера и только ждал дальнейших действий со стороны пришельца, чтобы, при первом проявлении с его стороны неприязненности, жестоко с ним расправиться.

— Что за чертовщина, — вдруг совершенно неожиданно на чисто русском языке произнес пришедший китаец,— да никак это тоже наш! Лицо-то русское, на китайца и не похоже будто.

— А ты разве русский? — изумленно спросил Катеньев, выходя вперед и приближаясь к незнакомцу.—Откуда же ты взялся?

— Я — сибирский стрелок, бежал из плена, а ты кто такой и что тут делаешь?

Катеньев назвал себя.

— Извините, ваше б-ие,— без всякого, впрочем, смущения извинился стрелок, добродушно усмехаясь,—в таком обмундировании, какое на вас, сразу не признаешь... Ишь ты, история какая, — продолжал он, — где земляков довелось встретить... Ну коли так, дозвольте присесть, устал я порядком, все горами шел, которую ночь иду, совсем из сил выбился.

Не дожидаясь ответа, стрелок направился к камням, из-за которых вышел к нему Катеньев, и тут увидал Надежду Ивановну.

— Батюшки светы, да никак и барыня здесь с нами?!! — воскликнул он в искреннем изумлении, — хошь и в китайском наряде, а русского человека сейчас видать.

— Это моя невеста, сестра милосердия, узнала, что я в горах остался, пришла ко мне лечить меня, — пояснил Катеньев,— ну, садись, рассказывай, как это тебе от японцев бежать удалось... Кстати, прежде всего, как звать-то тебя, земляк?

— Звать-то меня Петр, по отчеству Петрович и по фамилии тоже Петров. Выходит, стало быть, Петр Петрович Петров. Занятно сказывать, а допрежь того, как мне вашему благородию про мои похождения докладывать начать, не соблаговолите ли вы мне чего ни на есть поисть дать. Сказать по совести, вот уже третий день ничего не ел. По пути кое-какую травку жевал, водой запивал, а только еда эта самая, травка божия, как будто не того, питательности в ней, стало быть, мало. Хоть и говорят, будто бы пустынножители, угодники божии, одними корешками питались и подолгу жили и богу сподоблялись, а только это, должно, от того происходило, что святости в них было много, пищи-то и не требовалось, а мы, грешные, ровно свиньи, без жратвы более семи дней прожить не можем.

Стрелок говорил каким-то особенным тоном, нараспев, как говорят рассказчики, сохраняя глубокую серьезность на лице, только в углах губ чуть заметно змеилась усмешка, да зрачки глаз насмешливо поблескивали. Он был не молод. На сильно похудевшем лице с осунувшимися щеками виднелось немало морщин. Борода и усы, очевидно, для пущего сходства с китайцем, были сбриты, голова гладко острижена. В этом виде стрелок смахивал на Бонзу⁷, хотя черты лица его были чисто русские.

Надежда Ивановна встала и через минуту принесла и подала стрелку несколько лепешек и кусок холодной свинины. Тот даже слегка охнул от радости и с жадностью схватился за еду. Он ел, быстро пережевывая большие куски, и от удовольствия даже жмурился.

— Эх, вот важнецки-то! — произнес он наконец, проглатывая последние крошки. — Давно не едал так... Спаси господи. Теперь, опосля того, кабы водки, хоша бы самую малость, совсем бы человек исправился!

Он выжидательно покосился на Катеньева и севшую снова рядом с ним Надежду Ивановну.

— Водки нет,— буркнул Катеньев.

— А нет — и суда нет,— тряхнул головой стрелок.— Впрочем, коли так рассудить, и без водки жить можно. Обходились же без водки отцы церкви, особливо которые из непьющих были, и ничего жили, пока не помирали... А помирали, тогда, стало быть, жизнь кончалась, и водки по этой самой причине не требовалось.

— А ты, как я посмотрю, из веселых,— усмехнулся Катеньев, которому стрелок пришелся по душе.