Кто репрессировал в 30-х: Братья Берманы? Сталин? Или...

На это письмо Сталину по вертикали отреагировали, и его вызвали в обком на собеседование, чтобы обсудить его проблемы. Но, странное дело, — Николаев на собеседование в ленинградский обком не пошел. Почему? Скорее всего потому, что он понимал, что принципиально его проблемы жизненных целей там не решат, в партии не восстановят, ибо веских оправдательных объяснений — почему он не выполнил распоряжение партии, у него не было. Ну, — дадут ему какую-то захудалую работенку — чтобы с голоду не умер, и его трагедия превратится в вялотекущую трагедию. Разве мог на это согласиться настоящий «герой»? — Риторический вопрос. Настоящий «герой» всю эту историю должен завершить красиво, уйти из жизни громко хлопнув дверью, чтобы эти гады и сволочи его запомнили надолго. К тому же и суровые условия жизни подстегивали к радикальному решению, — 6 сентября 1934 года Леонид Николаев отчаянно и злобно рассуждал в своём дневнике:

«Хоть самого себя ешь, все иссякло, нет продуктов, сегодня только 6-е, до получки Мильды ещё 10 дней — на что жить?» И он опять написал письмо — «крик отчаяния» Сталину, словно давил Вождю на совесть, — от голода погибал его верный, преданный боец. Опять по вертикали спустили настоятельную просьбу разобраться. И когда Николаев очередной раз демонстративно проигнорировал приглашение на собеседование, «сверху» спустились для разговора к нему в квартиру, но он злорадно, мстительно не открыл дверь. И от всех предложений по работе через запертую дверь принципиально отказывался. Вероятно, партийные работники, не попавшие к нему в квартиру и пытавшиеся разговаривать криком через запертые двери, решили, что этот мужик сошел с ума. А одиноко сидящий в квартире принципиальный безработный Л. Николаев себя «накручивал»: «Никто не интересуется тем, как и чем я живу. По характеру своему я форменный протестант всего чуждого, несправедливого в таком огромном хозяйстве, как наша страна. За это я был затравлен в течение целого ряда лет. Мне мстили за всё — за справедливость, за горячность, за мою способность. Мне мстили, и я страдал. Подобно тому, как воспитатель социалистических идей Руссо».

Почти как Иисус Христос, вернее, на коммунистический манер, — бросавший на произвол судьбы своих детей циничный безумец Жак Руссо. А кто не верит, что Руссо безумец или глупец — почитайте составленную им для корсиканцев Конституцию.

А Николаев продолжал строчить письма «наверх», на этот раз он два письма отослал С. Кирову, на которые не получил ни ответа, ни визита. Он уже «достал» всех «наверху» сидя в квартире, на него уже не обращали внимание. И это невнимание к его персоне оказалось последней каплей, толчком к последнему «героическому» акту этой драмы. 29 октября 1934 года Николаев в своём дневнике записал: «Прошло времени немало, 7 месяцев, сперва с убедительными просьбами, потом от косвенного до прямого предупреждения, но ничто не помогает — настал момент действия». И маленький человек, выгнанный из коммунистической партии, забытый всеми «протестант» Леонид Николаев решил протестно застрелить главу Ленинграда и лучшего друга Сталина — С. Кирова. Далее дело оставалось за «техникой» реализации задуманного, за «механикой» убийства. Стоит заметить, — чтобы вызывающе, скандально продемонстрировать свой протест, громко «хлопнуть дверью», прославиться и оставить своё «героическое» имя в истории, Николаев выбрал жертву достойную, не смельчил, и в принципе своей цели добился — в историю вошел.

И в этот момент мы находимся на своеобразной развилке: с одной стороны, можем решить, что эта — вторая версия убийства самодостаточная, верна — Николаев не был «наймитом» Сталина и не был наймитом противников Сталина, а у него было достаточно своих причин и «тараканов в голове», чтобы убить Кирова. В этом случае убийство Кирова не политическое, не идеологическое, если не учитывать своеобразную частную идеологию и политику самого Николаева. Если же мы исходим из того, что некие силы обнаружили протестное «героическое» настроение Николаева, и с какого-то момента стали ненавязчиво его «вести», ненавязчиво ему помогать совершить им задуманное, чтобы использовать его в своих целях, — тогда мы посчитаем вторую версию убийства Кирова недостаточной и перейдём к рассмотрению третьей версии убийства, в которую история с Николаевым входит составной частью. Далее рассмотрим третью версию убийства.

На рассмотренной только что выше стадии (во второй версии) к Николаеву ещё никто коварно не «прилепился», никто не обнаружил его как потенциального убийцу Кирова, никто его в этом статусе «не вел». Итак, Леонид Николаев по вышеуказанным причинам решил убить С. Кирова и приступил к реализации задуманного, начал «охоту». И в его дневнике можно обнаружить следующие записи «охоты» на Кирова: «Веду приготовления подобно Желябову (который покушался на Александра Второго)».