Кто с мечом к нам войдет, от меча и погибнет

Кутузов хорошо знал, что армия готова принять новый бой, грудью защищать древнюю столицу. Но имеет ли он право бросать ее на гибель? Нет! Вот почему старый фельдмаршал сказал: «…с потерянием Москвы не потеряна еще Россия… первою обязанностью поставляю сберечь армию, сблизиться с теми войсками, которые идут к ней на подкрепление, и самым уступлением Москвы приготовить неизбежную гибель неприятелю».[41]

Решение об оставлении Москвы стало важной составной частью стратегического плана Кутузова. Обращаясь на Военном совете к противникам оставления Москвы, он говорил: «Вы боитесь отступления через Москву, а я смотрю на это как на провидение, ибо это спасает армию. Наполеон — как бурный поток, который мы еще не можем остановить. Москва будет губкой, которая его всосет».[42]

Сознавая правильность и необходимость отданного приказа об отступлении, Кутузов тяжело переживал сам факт оставления Москвы. Придворная камарилья во главе с Александром I не понимала, что это решение Кутузова диктовалось суровой необходимостью. В письме к шведскому королю Бернадотту Александр I обвинял Кутузова в недостатке смелости, факт оставления Москвы называл непростительной ошибкой. «…Вспомните, — писал царь Кутузову, — что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы».[43]

Как и Кутузов, каждый подлинный патриот переживал утрату столицы, но большинство понимало или вскоре поняло дальновидность этого шага старого фельдмаршала.

Хоть Москва в руках французов,

Это, братцы, не беда:
Наш фельдмаршал князь Кутузов

Их на смерть впустил туда, —

пели солдаты в Тарутинском лагере.

Вечером 1 сентября русская армия начала проходить через Москву. Утром 2 сентября движение возобновилось. Один за другим шли по Арбату и прилегающим к нему улицам русские полки, переходили Яузский мост и через Коломенскую заставу выходили на Рязанскую дорогу. Вместе с армией уходило из Москвы и ее население. Отходя от Бородино, русская армия вела непрерывные арьергардные бои. Но и в этих условиях отход совершался исключительно организованно, что не прошло мимо наиболее дальновидных военачальников Наполеона. Так, маршал Даву в разговоре с Наполеоном указывал: «Должно согласиться, что отступление русских исполняется в удивительном порядке. Одна местность, а не Мюрат определит их отступление. Их позиции избираются так хорошо, так кстати, и каждая из них защищается соответственно их силе и времени, которое генерал их желает выиграть, что по справедливости, движение их, кажется, идет сообразно с планом, давно принятым и искусно начертанным».[44]

Арьергардом русских войск командовал генерал Милорадович. Четкость и порядок, отличавшие отступление русской армии, позволили Кутузову ввести в заблуждение французов, преследовавших его по выходе из Москвы. Выведя армию на Рязанскую дорогу, он после двух переходов осуществляет блестящий маневр: неожиданно для всех поворачивает на запад и через Красную Пахру приводит ее в село Тарутино. А в это время два казачьих полка продолжали двигаться по Рязанской дороге, создавая у преследовавших их французов впечатление, будто основная армия отходит на Рязань. И, только поняв свою ошибку, конница Мюрата прекратила преследование казаков.

Когда утром 2 сентября Наполеон и его гвардия прибыли на Поклонную гору и увидели Москву с ее многочисленными золочеными куполами, их охватил восторг — вот она долгожданная победа! Но ликование это было преждевременным. Французы не могли знать, что в Москве они не встретят того приема, который их обычно ожидал в побежденных городах.

Напрасно Наполеон и его сподвижники ждали депутацию с ключами от города. Вместо ключей Наполеон получил сообщение, что Москва оставлена жителями. Не поверив этому, он потребовал привести к нему бояр. Русские, заметил он, «не знают, как сдаваться; все здесь ново и для них, и для нас».

В этом Наполеон был прав: русские не привыкли сдаваться. Они предпочли уйти из города, а те, кто остался в нем, встретили врага с оружием в руках. Авангард французской армии, подошедший к Кремлю, обстреляли из ружей жители, укрывшиеся за его стенами. Не было ни привычной Наполеону торжественности, ни пышности, когда он вошел в Москву. Древний город встретил его зловещим молчанием и отдельными ружейными выстрелами. Из 200 тысяч жителей Москвы и примерно 100 тысяч укрывшихся в городе беженцев из западных районов страны в ней осталось не более 10 тысяч человек.