Кто сказал: "Война"? (СИ)

По садам пришлось петлять изрядно, пока преследователи не затерялись за деревьями. А когда шум и перекликающиеся голоса стихли окончательно, он вернулся забрать лошадь. Хотелось прыгнуть в седло и ускакать подальше… но куда? Верхом он втрое заметнее — не сбежишь. А если и удастся сбежать, то заботиться придется не только о себе, но и о лошади. Сможет ли он? Вряд ли. Что ж, конь за хозяина не отвечает, ему вряд ли что-то грозит. Разве что теперь кормить и чистить будет кто-то незнакомый. Нарайн забрал сумку и плащ, отвязал от дерева поводья. Соловый понимающще теребил его ухо, волосы, тыкался мордой в шею, и от этого было еще хуже. Нарайн развернул коня, хдопнул по крупу.

— Все, домой! Беги.

И, развернувшись, пошел вглубь сада, дальше, как можно дальше от родного дома, ставшего теперь самым опасным местом в городе.

Уже избавившись от погони, Нарайн долго бродил среди одичавших зарослей. Самым разумным было бы тут и остаться, найти место поукромнее и затаиться, подумать надо всем произошедшим, решиться на что-то… да хоть бы просто перевести дух. Сутки бесполезных метаний дали о себе знать: ноги и спина гудели от напряжения, руки дрожали, а в глазах то и дело начинало темнеть. Но хуже всего было то, что тянуло и сосало под грудиной — не просто страх, боль или усталость, а бездна, немая, холодная и бесконечно пустая… Нарайн никогда не боялся своего дара, он знал: касайся с уважением, не тревожь глубину — и бездна беззакония не обидит свое дитя. Но сегодня бездна пробудилась, он чувствовал ее силу в голове, в теле, в свербящих кончиках пальцев — бери, владей, твори, что хочешь!..

Только вот что? Что мог сделать он, глупый мальчишка, который даже толком понять не мог, что вообще происходит? Дом пуст и перерыт до основания, неужели Дара сказала правду — все арестованы? Но за что?! Орсы — не преступники! Его отец как никто предан Орбину, ни времени, ни здоровья не щадил на службе. Высокородный, умный, влиятельный, мог бы стать избранником вместо Лена… да мог бы хоть попытаться, но ведь не хотел! Невольно вспомнилось, как славнейший Гтар приходил уговаривать отца избираться, а он не согласился, сказал, что и так на своем месте. Стану, мол, избранником, кто же поедет с фарисами любезничать или к ласатринам пиво бочками пить? Никто ведь и не сможет… шутил, конечно. Но за властью никогда не гнался.

Нагрубил избраннику на играх? Да, было, тут Нарайн отрицать не мог — сам видел. И то, что славнейший Лен оскорбился — тоже. Но разве же за такое арестовывают?! Да еще и со всей семьей… Насколько он помнил право Орбина, семью не трогали ни у разбойников, ни даже у убийц. Домашних могли привлечь к ответственности только за преступления против республики…

Озавир Орс — государственный преступник? Бред! Полный бред, невозможно.

Или он не все знает? Искали же блюстители что-то в доме. Может, нашли?..

Нет. Не может. И даже думать такое — низко, оскорбительно. Его отец, его мать — честные граждане… лучшие в Орбине! Значит… — Нарайн посмотрел на свои руки, на свербящие силой пальцы и выдохнул медленно и полно, как учили, выталкивая воздух далеко вперед, — ничего он делать не будет. Наберется терпения и подождет. Судьи разберутся. Судьи Орбина — мудрые и безупречные люди. А магия — опасна.

Он дышал и дышал, не обращая внимания на звон в ушах и муть перед глазами, пока чуть не рухнул без сознания, но бездна так и не отступила — тянула в свою глубину, гнала по кругу образы, один страшнее другого. И, не выдержав больше, Нарайн поплелся к людям. В город.

А в городе шумел праздник. Солнце уже село и повсюду зажглись огни фонарей. По улицам бродили целые толпы, шутили, смеялись… На Вечноцветущей играли музыканты, кто-то пел, горожане танцевали или просто притопывали и хлопали в ладоши… веселились вовсю. Лотошник прошел мимо зазывая покупателей. От его деревянного ящика одуряюще пахло свежей выпечкой, но стоило Нарайну вдохнуть — и живот скрутило словно от яда. Он едва успел отскочить в тень, чтобы сплюнуть горькую жижу, заполнившую рот. После суток голода и безумной гонки и проблеваться-то было нечем, но позывы не проходили, один за другим они выворачивали внутренности, выжимая желчь и последние соки.

Хвала творящим, до Нарайна никому дела не было. Лишь один прохожий, сам изрядно пьяный, остановился было, тронув за плечо:

— Что, мальчонка, перепил с непривычки?

Но второй его тут же одернул:

— Логрин, не трогай парня, сам не лучше. Идем.

И они ушли, даже отговариваться не понадобилось. И хорошо.

Нарайн подошел к фонтану, сполоснул лицо, глотнул воды из ладоней и присел на бортик в тени кустов. Мимо то и дело кто-то пробегал или чинно прогуливался, долетали обрывки разговоров, Нарайн их не слушал, пока не зацепился за знакомое имя:

— …Геленн Вейз, вот у кого сегодня праздник, — сказал какой-то мужчина. В голосе скользнула ехидная усмешка. — Добился-таки…

— Да уж, своего не упустит, — вторила женщина. — Серьги, что я себе приглядела, из-под носа увел. Сказал, подарок дочурке в день Младшей…