Кто сказал: "Война"? (СИ)

Едва сдерживаясь, чтобы не побежать, Гайяри вышел на середину арены и, скрестив клинки перед грудью, опустился на одно колено. Крикнул громко, как можно громче, в самые небеса:

— Жизнь моя — Творящим и гражданам славного Орбина!

Несколько долгих мгновений смотрел на зрителей: делясь счастьем, восторгом и силой. И только потом поднялся, чтобы встретить противника.

Это был ласатрин, высокий, мощный, похожий на того медведя, что красовался на его нагруднике. Он шутя перекинул из ладони в ладонь полуторный меч, и на лице, заросшем бородой, весело блеснули серо-зеленые глаза.

Гайяри тоже стало весело. Этот северянин, видно, очень гордился собой: окинул его долгим взглядом и басовито захохотал. А потом расшнуровал доспех, тоже сбросил на песок. Кого он видел напротив? Голого мальчишку? Недоумка, решившего поиграть во взрослые игры? И даже не подумал, какая это ошибка — смотреть в глаза орбиниту, готовому к драке. Мог бы проиграть уже сейчас.

Но публика любит зрелища, и, Творящие свидетели, Гайяри даст все, что она любит!

Он бросился вперед, метя в голову, чтобы вмиг присесть и ударить по ногам. Северянин опешил от такой наглости, но меч вскинул и отскочить успел. Хорошо! Попрыгай. А теперь побегай за мальчишкой! Достанешь? Справа? Слева? А нет! Я тут, лови — разворот кинжала: по ребрам бьет только рукоять. И через миг — уже сбоку ступней под колено.

Гайяри откровенно смеялся над верзилой, гоняя по кругу. А тот не мог понять, почему с ним играют, и все больше свирепел. Уже не улыбка — оскал прятался во всклокоченной бороде. Еще миг — и северянин зарычал. Глаза налились кровью, взгляд потек, смазался. Такой боец не поддастся на испуг так запросто.

Значит, теперь будет всерьез. И быстро. Вихрь битвы, звон стали… Орбинский клинок надежнее, но северянин сильнее — каждый его удар выворачивает локоть, выламывает плечо. Забудь!

Забудь о теле, о боли. Не смотри на врага. Не злись, не думай — слушай, чувствуй: дыхание, скрип песка, дрожь воздуха… И свист клинка. Вот он, справа наискосок. Разворот навстречу и локтем — снизу в челюсть. И тут же в сторону — не зевай.

Тяжелый ласатрин от удара лишь слегка покачнулся и тут же крутанул мечом. Поверху.

Белые искры взлетели снизу, золотые — у виска… плохо! Волосы — не голова, но это первый знак. Значит, начал уставать, пора заканчивать. Северянин прет напролом, весом, грубой силой. Но отступать больше нельзя.

Еще раз, под клинок. Соберись… вот сейчас: удар по ушам, боль, во рту привкус крови — и время потекло тягучим медом, между вдохом и выдохом, между мигом и другим, пока песок вихрится в ногах и не коснулись плеч взлетевшие пряди — кинжал запирает оружие северянина, а меч Гайяри с размаха бьет по шее.

Плашмя.

Но добивать врага нужно сразу, и в бездну боль и кровавые сопли.

В ужасе северянин застывает, Гайяри ловит его взгляд. «Ты мой! Раб», — приказывает он. И враг сдается: «Твой». Тяжелый меч повисает, едва не срубив ему полруки, и падает.

«На колени», — скрещенные лезвия меча и кинжала осторожно, почти ласково ложатся на шею уже поверженного ласатрина, чтобы не ранить, даже не оцарапать. Гайяри не нужна его кровь. Зачем? Ужас и благоговение во взгляде врага, восторг и любовь орбинцев — это все, чего он желает. Миг славы и могущества, еще. И еще!.. Теперь восторг и любовь переполняют и его тоже, и мир — весь огромный мир кажется родным и прекрасным!

Наконец Гайяри поднял голову, посмотрел на трибуны. На самые верхние, оставленные пришлым инородцам, невольникам и прочему городскому сброду; на мелких торговцев и мастеровых, расположившихся посередине; на приятелей-семинаристов. Некоторых узнавал в лицо, видел их счастливые глаза, улыбки, полные дружеской гордости — и тогда ему становилось еще веселее и радостнее — это им, жителям великого Орбина, он дарил свои победы.

Только передние ряды, устланные коврами и задрапированные тканями, старался не рассматривать слишком пристально. Эти места занимали патриархи с сыновьями, их жены и дочери, выглядывающие из-за пестрых пологов паланкинов… но среди них никогда не было его матери. Слабая, болезненная, а оттого подозрительная и чересчур пугливая Бьенна Вейз не приходила смотреть на опасные игры старшего сына. И дочь, его любимую сестренку-близнеца, не пускала. А отец… что ж, если не приглядываться, можно было думать, что славнейший Геленн там, хотя бы надеяться на это.

Гайяри еще раз обвел взглядом трибуны и крикнул:

— Граждане Орбина! Мой соперник…

Воздуха не хватило, и голос подвел. Он тряхнул кудрями, засмеялся и начал снова:

— Он честно бился и достоин жить! Он не враг нам!

— Да! — радостно взревела публика. — Не враг! Пусть живет!

Тогда Гайяри уронил клинки на песок, поднял ласатрина с колен, а потом со словами «благодарю тебя за битву, друг», обнял, словно и впрямь лучшего друга.

— Благодарю за битву… — растерянно повторил северянин.

А Гайяри тихо добавил:

— Не люблю крови, но выйдешь против другого орбинита без доспеха — умрешь.