Он одернул себя. Им потребовалось бы гораздо больше времени, чтобы забросить своих людей в такую даль.
Форрестер был всего лишь младшим сенатором от второстепенного штата.
Он прокатился по петле и снова выглянул. Бросил взгляд на полумрак открытого гаража: ничего.
Снегопад ослабел, одинокие снежинки плавно опускались вниз. Он переехал через холм и вернулся к началу шоссе.
— Все чисто.
Агент ФБР тихо сказал в микрофон рации, находящейся в машине:
— Кто-то только что осмотрел дом Форрестера. Вам лучше прислать сюда еще одну или две машины.
Харрисон переложил бомбу на колени, когда машина въезжала на Холм. Он установил секундомер на две минуты.
Кавана проехал мимо стоящего «Плимута» и притормозил у начала подъездного пути к дому, сенатора.
Харрисон толчком открыл дверь, вышел из машины и направился ко входу в здание.
— Оставайся на месте. ФБР.
Харрисон медленно повернулся на каблуках, оглядываясь через плечо.
Рядом с «Плимутом» стоял агент ФБР, направив пистолет прямо в середину пальто Харрисона и ясно показывая, что он может в любой момент выстрелить.
Секундомер тикал. Харрисон бросил бомбу и нырнул в укрытие, но агент ФБР включил фары, и их лучи ослепили Харрисона.
Кавана со своим револьвером вылезал из «Шевроле», но из открытого гаража через дорогу появилась вспышка оранжевого пламени, раздался хлопок, и Кавана ткнулся лицом в землю.
Харрисон вскочил, чтобы бежать, — он не мог оставаться здесь, до взрыва бомбы оставалось тридцать секунд, самое большее…
Он почувствовал, как пули впиваются в него, и, прежде чем сознание в нем угасло, он услышал оглушительный грохот разорвавшейся бомбы. Что-то смертельно ударило его по затылку.
Выстрелы насторожили Риву, и он взял «уоки-токи»:
— Порядок?
Когда ответа не последовало, он включил фары и поехал к началу улицы. На нее сворачивали две машины. Увидев, как он приближается, они развернулись поперек шоссе, блокируя ему выход. Рива крутанул руль и до отказа выжал педаль, втискивая «Додж» на боковой тротуар, направляясь на открытое пространство за ними. Но свет их фар бил ему прямо в глаза, и ему было трудно видеть.
Он услышал, как взорвалась бомба. Что-то забрызгало ветровое стекло перед ним. Колеса перепрыгнули через бетон, и машина поскользнулась на мокром снегу. Задние колеса взвизгнули. Он вывернул руль, пытаясь удержаться, и врезался в одну из машин.
Он перескочил через сиденье и выбрался через заднюю дверь, катясь по земле и выхватывая пистолет с глушителем. Но глаза по-прежнему были ослеплены светом фар, и он не мог разглядеть цель, тогда как трое или четверо из них стреляли в него из темноты.
Четыре машины секретной службы образовали конвойный эскорт вокруг лимузина; открывали и замыкали шествие пары мотоциклистов. Спикер палаты представителей Милтон Люк и его жена были окружены подвижным клином агентов безопасности, проходящим от дверей их апартаментов к лифту, вниз, на первый этаж, поперек вестибюля, сквозь двери, через тротуар к ожидающему лимузину. Люки устроились на заднем сиденье. Они выглядели постаревшими, полусонными; налицо были все признаки того, что им пришлось одеваться в спешке. Из здания вышли люди, несущие две на скорую руку собранные сумки; другую одежду могли доставить позднее.
Звучание сирен превратилось в пронзительный визг, и лимузин двинулся по Висконсин-авеню.
Прилив мощности двигателя послал горячий поток отработанных газов через выхлопную трубу лимузина, и тепло разогрело детонатор бомбы.
Ее взрыв прорвал топливный бак, и бензин взорвался.
Задняя часть лимузина разлетелась на части вместе с пассажирами, находящимися в нем. Шум был слышен на расстоянии тридцати кварталов.
В шуме штаба Саттертвайт едва слышал голос президента. Он вышел, перешел в комнату для конфиденциальных разговоров и снял трубку:
— Да, господин президент.
Голос президента казался слабым по сравнению с ревом грузовиков, вертолетов и сирен, который проникал сквозь замерзшее окно. Армия прокладывала себе путь по Вашингтону.
— Билл, я хочу, чтобы ты отправился сюда как можно скорее.
— Конечно, сэр.
— У нас тут появилась проблема по имени Уэнди Холландер.
— Хотелось бы мне, чтобы это была наша единственная проблема.
— Не думаю, что это так, — сказал президент дрожащим от ярости голосом. — Я бы отдал предпочтение любой другой проблеме по сравнению с той, которая касается Уэнди Холландера.
— Я не понимаю, сэр.
— Ты подумаешь и поймешь. Послушай, он здесь рядом, расположился в кабинете Линкольна. Я хочу, чтобы ты попытался стряхнуть его с моей шеи на несколько часов, пока я не смогу привести свою голову в рабочее состояние.
— И каким образом я должен это сделать?
— Черт, меня это не волнует. Поставь его во главе батальона ударных сил, ему такое должно понравиться.