Кто следующий? Девятая директива

— Сенатор, если вы хотите назвать войной то, во что мы втянуты, то первое правило стратегии заключается в том, чтобы не позволить противнику навязать вам те действия, которые ему выгодны. — Он наклонился вперед. — За этим не стоят коммунисты, сенатор. Во всяком случае, признанные коммунистические партии. Вы можете смотреть на всю эту последовательность несчастий, как на ужасную катастрофу — бедствие такое же произвольное, как ураган. Это не…

— Молодой человек, я имел дело с самыми искушенными людьми из живущих на земле. Вы в подметки не годитесь некоторым из них, поэтому ваши старания имеют мало шансов на успех. Все, что я вижу, глядя в ваши животные лица, — это трусость. Трусость и нерешительность. Я даже не замечаю у вас на глазах слез скорби по удивительным, выдающимся американцам, которые были принесены в жертву вашим бесконечным призывам к умиротворению.

— Да, я тоже проливаю слезы, сенатор, но я не позволяю им застилать мой взгляд.

Внезапно, не имея больше сил выносить его, Саттертвайт вскочил на ноги и бросился к двери.

— Я выясню, может ли президент принять вас.

— Займись этим, парень.

Тишина стояла такая, что он слышал, как ручка президента скребет по блокноту.

Тяжелые черты Брюстера побледнели и заострились так, что кожа обтянула скулы. Он мрачно взглянул на него и отбросил карандаш. Руки сплелись в молитвенном жесте.

— Я не думаю, что он сколько-нибудь успокоится.

— Мне удалось выиграть лишь несколько спорных очков. Он туг на ухо, помните?

— Если бы дело было только в этом… — Президент взял сигару и поднялся. Он обошел вокруг стола и остановился, покачиваясь на каблуках. — Он по-прежнему вопит о массовых репрессиях?

— Что-то в этом духе.

— Помести его в этот кабинет на двадцать четыре часа, — пробормотал Брюстер, — и он втянет нас в войну.

— В войну или военное положение.

— Или в то и другое. Он пошлое средневековое ископаемое. — Сигара воткнулась в упрямо сжатый рот, и президент внезапно рубанул ладонью воздух, как будто наносил резкий удар в карате. — Мы не можем допустить этого, Билл. Все идет к тому. Мы просто не можем этого допустить.

— Он первый в порядке преемственности.

— Мы должны вернуть Клиффа Фэрли.

— Это может оказаться невозможным.

— Ты считаешь, что уже совсем не осталось шансов?

— Я думаю, шансов достаточно. Но мы не можем полагаться на них. Гарантии отсутствуют. Кажется, следует действовать исходя из предположения, что мы не вернем его.

Президент не произнес ни звука в ответ, и Саттертвайт, засунув руки в карманы, медленно продолжал осторожным тоном, не связывая себя:

— Господин президент, он, не пригоден для этой должности. Мы знаем это. Мы обязаны устранить его.

— Я жду предложений.

— Двадцать пятая поправка…

— Она не сработает. Он политически нежелателен» но это не делает его непригодным. Мы должны убедить в этом конгресс. За три дня? Нам никогда не удастся. Я не думаю, что ты сможешь доказать, что он действительно ненормальный; вы не можете дисквалифицировать президента только потому, что не согласны с его политической позицией.

— Ему семьдесят семь лет.

— Именно столько было де Голлю и Аденауэру, когда они находились у власти. — Президент наконец повернулся, чтобы зажечь свою сигару. — Нам нельзя тратить время на идеи, которые изначально не будут работать. Черт возьми, за прошедший час я перебрал все до единого возможные и невозможные варианты.

— Может быть, его можно заставить подать в отставку?

— Уэнди? После того, как он почувствовал запах президентства?

— Можно покопаться в его прошлом. Всем известно, что он обманщик.

— Ну это ему на руку, не так ли? Если все уже знают, никого особенно не шокирует, если мы представим им доказательства. Кроме того, возможно, потребуются недели, чтобы собрать воедино все свидетельства такого рода — а впоследствии он, вероятно, попытается составить на этом политический капитал — заявит, что мы пытаемся очернить его. Каждый ненавидит очернителей.

— Вы должны будете стать организатором его кампании, — проворчал Саттертвайт.

— Я уже перебрал в голове все эти мысли. И я по-прежнему не вижу отсюда выхода — за исключением одной вещи. Возвращения Фэрли.

— Мы стараемся, черт возьми.

— Я знаю. — Голос президента звучал слишком резко, чтобы разрядить обстановку, и Саттертвайт кивнул в знак того, что он понял. — Ну, Билл?

Он задумался в поисках ответа. Наконец он поднял руки вверх:

— Есть только один способ. И вы о нем знаете.

— Я знаю?

— Убить его.

Казалось, целая вечность прошла, прежде, чем президент вернулся в свое кресло за столом и раздавил сигару. Наконец Саттертвайт нарушил жуткую тишину.

— Представьте покушение в виде еще одного злодеяния революционеров.

Брюстер медленно, едва заметно качнул головой:

— Видит Бог, я не кисейная барышня. Но я не могу этого сделать.

— Никто не просит вас делать это лично.

— Я скажу по-другому. Я не приемлю этого. Я не вынесу этого. Я не допущу этого. — С напряженным усилием он поднял большую голову. — Вилл, если мы сделаем нечто подобное, какая разница останется между нами и ими?

Саттертвайт снова тяжело задышал: