Кто следующий? Девятая директива

Я проклял в уме и Ломана и его девятую директиву, взял чистый стакан и налил себе виски. Ломан преднамеренно выбрал такой подход. При одной лишь мысли о том, что с нашей Ценной Персоной может что-то случиться, я, по их расчетам, должен был задохнуться от ярости, ибо мне грозило тяжкое моральное бремя: всю оставшуюся жизнь терзаться сознанием собственной непатриотичности в решающий для Великобритании момент. Впрочем, в Бюро могли бы на минутку трезво задуматься и о моих интересах. Я люблю работать на просторе, когда передо мной никого нет, один. Ну а уж если они озадачили меня работенкой там, где Объединенное Королевство «представлено весьма внушительно», то поставили себя этим самым в рискованное положение, потому что, вмешиваясь в ход операции, я могу все испортить.

Ничего, однако, не оставалось, кроме как дать Ломану договорить и, получив полную картину, ответить — да или нет.

Спокойнее, чем прежде, он сказал:

— Конечно, ты будешь работать один. Совершенно один.

Да, следует отдать им должное, послали того, кого нужно. А что удивляться — знают меня досконально.

— Как видишь, это не совместная операция. Совместная? С кем? Бюро не существует. И никогда не существовало. Идея в целом гениально проста — подразделения Безопасности сделают все от них зависящее, чтобы во время визита ничего не случилось; разве что им очень, ну просто оч-чень не повезет. Все мыслимые и немыслимые меры предосторожности разрабатываются и будут приняты. Вероятность того, что противная сторона сумеет что-то организовать, оценивается как ничтожно малая — один шанс из тысячи. Это должен быть план настолько хитроумный и эффективный, что никакие контрмеры невозможны; план — как я доложил Центру, — который только ты в состоянии придумать и осуществить.

Он начал мерить комнату шагами и говорил не переставая, словно пытался убедить себя, что механические действия могут возыметь эффект и я соглашусь на предлагаемую мне затею.

— И никакая это не лесть, не думай. Твоя работа в Египте, на Кубе и в, Берлине доказала, что если в горячей и щекотливой ситуации тебя оставить в покое и не мешать тебе, то ты способен провернуть свою, исключительно для тебя характерную операцию, с которой не справились бы десять, а то и сто наших людей, превосходящих тебя во многих отношениях. И это потому лишь, что данная операция требует участия только одного человека и человек этот должен быть из тех, кто лучших, наивысших результатов всегда добивается в одиночку. Выбор был сделан, и вот я здесь. — Ломан остановился перед выставленными на сейфе самоцветами, уставился на лунный камень и долго смотрел на него, затем снова приблизился ко мне. — Большего добавить не могу, пока не поступит следующая информация из нашего МИДа. А тем временем ты будешь приходить, на все совещания в посольстве, и мы…

— Но Ломан, это же не твой профиль. — Неожиданно мне надоело слушать его и молчать. — И не мой тоже. Ничего не выйдет.

— Тебе дается время подумать.

— Я подумал. Это — дело полиции. Я — агент по внедрению и…

— Не ожидал, что ты займешься толкованием терминологии.

— Ничего не выйдет. Скажи, что они допустили ошибку…

— Не думаю, что они ошиблись. Я сам тебя выбрал и…

— Тогда признай, что ошибся ты.

— Сомневаюсь, чтобы…

— Пусть отзовут Стайлза с Явы.

— Нет. Для этого дела мне нужен ты, Квиллер. Ты и больше никто.

Ломан уже не улыбался, зато глаза его сверкали как никогда.

— Давай заканчивать, — сказал он. — Если ты хочешь сказать все, что ты думаешь обо мне, — на это уйдет слишком много времени, да и положение вещей ни в коей мере не изменится; потому что я в этом плане мало уязвим. На своем горестном опыте я имел несчастье убедиться, что как агент ты упрям, недисциплинирован, нелогичен и непредсказуем. Ты одержим навязчивыми идеями, тщеславен и вообще чем-то напоминаешь дикую кошку — тебя так же трудно контролировать в ходе операции. В деле от тебя одни неприятности, а в те периоды, когда бываешь в Лондоне собственной персоной, ты не приносишь с собой ничего, кроме помех и затруднений. Если ты примешь это задание, а ты его все равно примешь, я стану твоим направляющим директором и буду нести ответственность за каждое твое действие. Для меня это означает — от момента начала операции и до ее окончания — грязную, сопряженную с гнусностью и мерзостью работу, но я решаюсь на нее здесь и сейчас. Такова моя позиция. Теперь о твоей: тебе только что передана информация, что человек, высоко почитаемый у себя в стране и уважаемый за границей, готов проявить достойную своей репутации храбрость перед лицом смертельной угрозы, ибо так ему диктует долг и честь. До твоего сведения также доведено, что если тщательно продуманная система обеспечения безопасности этого человека не сработает и если его жизнь, ценность которой столь высока, оборвется из-за твоей поганой мелочной неприязни ко мне, то вся вина ляжет на тебя — только на тебя, целиком. Жить с этой виной ты не сможешь.