Кто следующий? Девятая директива

«Шум, производимый двумя двигателями этого самолета, напоминает грохот бомбардировщика времен второй мировой войны», — подумал Фэрли. Фюзеляж сильно вибрировал, в кабине дребезжала какая-то незакрепленная металлическая деталь.

Чьи-то пальцы коснулись его запястья: рука Леди, снова проверяющая его пульс. Похоже, она делала это довольно часто. Возможно, они беспокоились, какое влияние произвели на него наркотики, введенные раньше.

Сейчас он не ощущал их действия. На его глазах была повязка, рот залеплен липкой лентой, руки стянуты проволокой. Они не хотели наблюдать вспышку гнева и не были уверены, что он не забьется в ярости, как сумасшедший.

Он сам не был уверен в этом.

Леди предупредила его, чтобы он не сопротивлялся, потому что это могло вызвать тошноту, а рвота могла задушить его насмерть. Они перевезли его на берег на резиновой лодке, и из обрывков разговора он уловил, что они затопили корабль. Затем послышался чужой голос — незнакомый язык, — но у голоса имелась отличительная особенность; он был сиплый, высокий, с одышкой, как будто у его владельца была сильно запущенная простуда.

Опять вернулись в резиновую лодку. Они до изнеможения яростно гребли веслами. Фэрли пытался расслабиться: обычно на него не действовала морская болезнь, но молодая женщина холодно предупредила его относительно рвоты, и эта мысль застряла у него в голове так, что от нее невозможно было избавиться. Он вспомнил одну из шуток МакНили: «Отлично, вы можете делать все на свете до тех пор, пока не подумаете о белых гиппопотамах». После чего МакНили усмехался: «Когда-нибудь раньше вы пробовали не думать о белых гиппопотамах?»

МакНили. Все это существовало в каком-то другом мире.

Не без усилий, проглатывая ругательства, они подняли его в тесную кабину, помогли пройти к креслу и усадили в него. Затем снова связали ноги проволокой.

Сиплоголосый отъехал; Фэрли слышал скрип уключин — очевидно, он греб к берегу один.

Он думал, что находится на борту шлюпки — той же или какой-то новой, пока не услышал, как двигатель задохнулся, затрещал и начал реветь; он мгновенно понял, что это был самолет.

Итак, морской самолет.

Второй двигатель завыванием дал знать о себе, и после этого еще долго слышались хлопки, прежде чем он почувствовал, что они начали двигаться. На взлете самолет коснулся воды и не мог оторваться от нее: море зло шлепнуло их, кабина закачалась. Эпитеты черного пилота Абдула были достаточно красноречивы. Фэрли вспомнил, как он хладнокровно управлял вертолетом, когда вывел из строя двигатели, представив дело так, будто возникли неполадки. Теперь злость Абдула испугала Фэрли, но они оторвались от воды, и он почувствовал, как сиденье под ним наклонилось по мере того, как самолет постепенно набирал высоту.

Нельзя было точно определить, сколько времени они находились в воздухе, или куда направлялись, или даже откуда взлетели, но они говорили достаточно, чтобы Фэрли мог узнать различные голоса и понять, что по крайней мере четверо из них находятся в самолете вместе с ним. Абдул, который управлял машиной; Селим, руководитель, говорящий со славянским акцентом; Леди, относящаяся к нему с профессиональной беспристрастностью; Ахмед, обладавший испанским акцентом и манерой вставлять в речь догматические клише.

Было трудно сосредоточиться. Он думал о том, что ему нужно в конце концов строить какие-то планы. Всплывали отрывочные воспоминания о мемуарах британских авиаторов времен второй мировой войны, которые в течение пяти лет разрабатывали невероятно изощренные планы побега из немецких лагерей для военнопленных: «Наш долг — бежать».

Но сейчас не было «нас», был только один Фэрли, и о побеге не могло быть и речи. В настоящий момент он ясно понимал, в чем состоит его долг — сохранить здравый рассудок. Он не мог требовать от себя большего, во всяком случае сейчас.

8:10, континентальное европейское время.

Лайм все еще сидел на ящике, когда в гараж вошел испанский полицейский в форме и жестом позвал его — вызывал Флот по радиотелефону. Лайм взял трубку в джипе испанской гвардии. Это был адмирал:

— Я думаю, вас следует поставить в известность: за дело берутся наши соперники.