«Кто соблазнит малых сих…». СМИ против детей

Ну, а как известно, где проблема, там и поиски решения. А где есть решение, там автоматически снимается трагедийный накал, ибо трагедия — это неразрешимость (во всяком случае, в пределах жизни земной). А раз нет трагической глубины, трагического пространства, то и чувства, соответственно, мельчают и уплощаются. И запредельно страшное перестает быть запредельным. И уже вроде бы не такое страшное. И уже не «быть или не быть?», а «что делать?». А раз «что делать?», то какова последовательность действий? С чего начать? Что выделить как главное? А вот это уже большой вопрос. Однородные члены предложения, они, знаете ли, могут поменяться местами. Сегодня одна проблема выступает на первый план, завтра иная. И, конечно же, немало зависит от индивидуального восприятия.

Помните, что сделал царь Эдип, когда узнал, что невольно вступил в кровосмесительный союз с собственной матерью? Он отказался от престола, бежал из Фив и, не дожидаясь кары богов, покарал себя сам — выколол себе глаза. Но это, как принято теперь говорить, его проблемы.

Перед героиней романа Вудса «Под озером», явно претендующего на незаурядный психологизм, в аналогичной ситуации встают проблемы, более актуальные и для сегодняшнего дня, и для данной личности. Журналистка Скотти Макдональд ведет независимое расследование, в результате которого выясняется, что главный преступник — это местный шериф. У Скотти — а она девушка горячая — возникает с ним мимолетная сексуальная близость. Что, впрочем, нисколько не вредит независимости ее следовательской и журналистской работы. Кульминационная точка в развитии сюжета — когда Скотти узнает, что шериф на самом деле ее родной отец. Журналистка потрясена. Но что больше всего волнует современную мисс Эдип? Что вызвало самые сильные эмоции, бурный поток слов? «Проблема инцеста»? Ну, в общем, нельзя сказать, что она осталась совсем незамеченной.

— Честное слово, мне очень жаль, Скотти, — сказал Бо, — но я просто не знал… (Имеется в виду: не знал, что она его дочь — И. М., Т. Ш.).

— Я верю, Бо, — кивнула Скотти, — и постараюсь взять себя в руки.

Из прелестных глаз дочери выкатывается несколько слезинок, но уже через пару минут эти вполне зрячие глаза по-прежнему остро и оптимистично смотрели на мир. Никаких эдиповых комплексов!

Гораздо больше Скотти волнует другое. Тут находятся и слова отчаяния, и восклицательные знаки. Это проблема профессионализма, а она, в свою очередь, предусматривает журналистскую объективность.

— Журналист обязан быть объективным и отстраненно воспринимать события! (Это она имеет в виду, что дочерние чувства могут ей помешать — все ж таки родная кровинка! — написать правду о преступной деятельности шерифа. Забегая вперед, скажем, что не помешали, — И. М., Т. Ш.) А я по уши завязла в этом дерьме! Я попала в западню собственной истории! Какой редактор этому поверит? Разве читатели поверят мне? — Скотти всхлипнула.

«Вы еще пожалейте, что дыбу отменили! — возмутится оппонент. — Слава Богу, что сейчас и человек, и общество в целом стали легче ко всему относиться. А вы все варварство оплакиваете. Смягчение нравов свидетельствует как раз о развитии культуры. В том числе и сексуальной».

Что ж, вопрос интересный. Даже отчасти философский. И спорный. В каких-то случаях смягчение нравов — это свидетельство развития культуры, а в каких-то — совсем наоборот. Вот что говорит крупнейший западный этнолог и культуролог XX столетия Клод Леви-Стросс, изучивший множество самых разных, в том числе и архаических культур: «Запрещение инцеста — первоэлемент (курсив наш), на котором строятся все без исключения культуры, до сих пор существовавшие на земле, включая самые примитивные».

Нет, западное общество пока не отменило запрет на инцест. Напротив, принимается много конкретных мер, создаются специальные службы, пишутся инструкции, снимаются фильмы, ставятся спектакли… Но их создатели (и, конечно, потребители) попадают в ловушку. Вот уж где на редкость уместно вспомнить, чем вымощена дорога в ад! Широкое приобщение всех от мала до велика к обсуждению строго табуированных тем (когда, например, даже шестилетняя девочка из фильма об Амелии бросает своей старшей сестре упрек: «Почему ты сразу не отказала отцу?!» или уже в реальной жизни — американские школьники спрашивают совершенно незнакомого русского профессора, пришедшего к ним в класс: «Как вы относитесь к проблеме эбьюза и сексуальной защиты?») — это отнюдь не безобидные игры с коллективным бессознательным.

«Не будите спящую собаку», — предупреждает английская пословица. Русская звучит еще более определенно: «Не буди лиха, пока лихо спит». Впускать в сознание, упрощать и рационализировать запредельное, преступное — это (если уж мы обратились к фольклорным примерам) уподобляться зайцу из сказки про ледяную и лубяную избушку. Как известно, лиса, которую заяц по наивности впустил в свой домик, в конце концов вытеснила хозяина. Не с первого, правда, захода, а с третьего, поэтапно. Но выжила.