Кто сражается с чудовищами. Как я двадцать лет выслеживал серийных убийц для ФБР

Со стороны берущего интервью это означает маскировку своего собственного отношения к совершенным этими людьми чудовищным действиям. Если в то время как заключенный описывает способ расчленения тела, я показал бы свое отвращение какими-либо жестами или высказываниями, то беседа на этом тут же закончилась бы. С другой стороны, если сказать в ответ нечто вроде: «О, значит, ты отрезал ей голову. Подумаешь, ничего особенного, я знаю многих, кто тоже так сделал», то убийца тоже вряд ли стал бы сообщать дальнейшие подробности. Насмехаться над заключенными недопустимо. Возможно, эти люди безумны, но вовсе не глупы – во всяком случае, они умеют различать нюансы в поведении собеседника.

Многие из берущих интервью слишком быстро переходят к серьезным вопросам. Планка ментального барьера при этом поднимается, и интервью практически завершается. Заключенным некуда торопиться, в их распоряжении практически все доступное в мире время, а если им некомфортно, то есть риск уйти ни с чем; следовательно, крайне важно потратить время на то, чтобы они расслабились и захотели поведать вам интимные подробности своей жизни. Я предпочитаю продвигаться медленно, пробуя разные подходы, и постепенно приближаться к нужным фактам, пока не почувствую, что настало время задавать тяжелые вопросы; иногда для этого требуется несколько часов или несколько визитов.

Некоторые сотрудники Отдела поведенческого анализа по той или иной причине не справлялись с этой трудной задачей. Однажды одному из моих коллег нужно было взять интервью у мужчины, изнасиловавшего и убившего нескольких детей. У сотрудника были свои дети, и он относился к заключенному с крайним осуждением, что напрочь испортило всю сессию. Когда заключенный возразил против курения в камере и захотел открыть окно, агент ответил, что тому следует сидеть и отвечать на вопросы без всяких возражений. Когда был задан один из стандартных вопросов – чем бы он занимался, не будь преступником, – заключенный ответил, что хотел бы стать астронавтом.

– Ага, особенно с маленьким мальчиком на борту, – фыркнул агент ФБР, обращаясь к своему коллеге.

Со стороны агента это было необоснованно враждебное поведение, противоречившее самим целям интервью. Агент стал жертвой вызванного такой ситуацией стресса. Вскоре после этого он подошел ко мне – ибо это я распорядился отправить его на интервью с педофилом – и признался, что не создан для опросов. «Не могу работать с этими животными», – сказал он. Я похвалил его за честность и за то, что он сам признал свои недостатки. Он занялся другим видом деятельности: вскоре стал одним из ведущих специалистов по стрессу у полицейских и по психологической консультации сотрудников правоохранительных органов. У него были все способности и потенциал к отличной работе, просто он не был приспособлен к трудной задаче взятия интервью у педофилов и сбору информации, полезной для работы с такими преступниками.

Принять участие в Проекте по исследованию личности преступника желали многие, но не все хотели заниматься тяжелой работой. Они с удовольствием посмотрели бы своими глазами на скандально известных убийц, таких как Мэнсон и Берковиц, но им не хотелось тратить время и усилия на работу с менее известными преступниками, преступления которых были не менее кошмарны. Прежде чем отправиться в тюрьму, требовались долгие часы подготовки, изучения тюремных документов и завершения пунктов нашего обширного «протокола». Интервью с заключенными обычно длились от трех до четырех часов, а сразу после нужно было составить отчет для завершения протокола и других административных задач.