Ноябрина Ивановна была женщиной видной. Ее брошенная на произвол судьбы талия и несколько пористое лицо компенсировались модными трикотиновыми костюмами пылающего алого или нервного синего цвета и высокой прической «хала». Буханка на голове Ноябрины Ивановны была накладной, шиньоном: в юности, начесав обесцвеченные нашатырем волосы, Ноябрина Ивановна на пару с общежитской подружкой разбрызгивала на прическу мебельный лак. От этого пряди поредели, и последние годы Ноябрина Ивановна спасалась косой младшей сестры, которая — сестра, — выскочив замуж за курсанта, сразу сделала себе с помощью бритвенного станка стрижку. Белокурая «хала» и костюм взволнованного цвета неизменно привлекали внимание ответственных партийно-хозяйственных работников, приезжавших в лагерь на отдых выходного дня. В эту смену, санаторно-оздоровительную, руководители, конечно, не приедут. Зачем же им видеть инвалидов, совершенно случайных в СССР? Ведь достижения советской медицины таковы, что редкие случаи тяжелых заболеваний у детей абсолютно нетипичны и в подавляющем большинстве случаев целиком и полностью являются виной несознательных родителей. Вот и у Зефировой в медицинской карточке написано: ДЦП вследствие неправильного поведения матери во время родов. Невозможно поверить, какие бывают безответственные роженицы! Но хоть и неполноценные, эти дети — тоже наши, советские. Вот и пришлось взвалить на свою шею санаторную смену. Устала как лошадь! Хоть самой потом в санаторий езжай оздоровляться.
— Оформление территории — часть агитации и пропаганды, — отчеканила Ноябрина Ивановна Любе, но, взглянув в сторону столовой, заинтересовалась разгрузкой продуктов, развернулась, колыхнула грудью и строго ушла контролировать приемо-сдачу.
Некоторые зеленые шишки, мечтавшие о яркой городской жизни подальше от захолустья ельника, в вопросе эстетического формирования личности брали сторону руководства лагеря. «Я теперь лозунг. Элемент оформления!» — восклицала шишка-точка в восклицательном знаке девиза «Будь готов! Всегда готов!».
Шишка пуще всего боялась повторить судьбу своей бабушки, выкормившей деревенского дятла, но не знала, что «Всегда готов!» этой же осенью взовьется кострами: сторож лагеря задумает испечь выкопанную с колхозного поля картошку и на растопку сгребет высохшие лозунги с территории отряда.
Впрочем, самые большие шишки обрушились на Любу.
Старый рабочий не стерпел-таки обиды, глубины которой добавил закрытый на учет винный отдел магазина райпо, и пожаловался Ноябрине Ивановне:
— Фрицем, понимаешь, обозвала. Сегодня, значитца, фашистом оскорбила, а завтра вовсе Никсоном обматюгает.
Ноябрина Ивановна нервно поаплодировала пальцами и назначила общую лагерную вечернюю линейку на полчаса раньше. Прокашлявшись и гаркнув «Ребята, у нас произошло ЧП» с такой силой, что нескольких комаров, крутившихся у ее носа, отбросило в сторону, директор принялась с чувством песочить Любу.
Неуважение к труду взрослых, ради нее, Зефировой, не только павших на полях сражений, но и ответственно, в короткие сроки, уничтоживших гадивших птенцов, еще можно было как-то простить. Но в начале лагерной смены Зефирова, — Ноябрина Ивановна сделала потрясенно-скорбное лицо, — сорвала заготовку березовых веников для работников райкома комсомола, а затем — сбор черники для подшефных кроликов.
Линейка засмеялась.
— Извините, оговорилась! Ти-хо! — Ноябрина Ивановна постучала по железной мачте с лагерным знаменем. — Прекратить веселье! Афанасий Васильевич, восстановите порядок у себя на конце! У нас вечерняя линейка или балаган?
В смысле, конечно, наоборот: в начале смены — березовые веники для подшефных кроликов, а затем, операция «Черника» для столовой райкома. Теперь все верно.