О, сколько, оказалось, эта девушка знает о готике! Нет, не о субкультуре, а об истории архитектуры, живописи, литературы. И стихи пишет. Явно готические: «на черном небе миндалевидным глазом смотрит луна мертвецов»… Красиво же, хотя и напыщенно! А мать заботится совсем о другом: почему тощая – не ест, что ли? И задает мне вопрос по одному из 38 осмеянных пунктов – готическая еда это кровь? Нда… И советует: ты ей вены-то проверь, а то я не понимаю, как выглядит след от укола – должен быть синяк или не должен? Нет бы ей сесть и поговорить со своим ребенком. Не о школьных успехах, не о предпочтениях в одежде, а исходя из круга интересов девушки – о поэзии, например, или об истории.
– Мама у меня хорошая, – между тем делится со мной гостья, – только недалекая. Да и какая у нее жизнь между работой и кухней?!
И совершенно безапелляционно делает вывод:
– Я такой не буду. Я умру молодой.
– Знаешь, – улыбаюсь, – в свои семнадцать я считала, что умру в двадцать пять. Думала, что в двадцать пять уже начинается старость. Специально ночью ходила на кладбище, подбирала могилу, в которой мне хотелось бы лежать. Нашла. Был там старинный памятник, кажется, еще восемнадцатого века. Очень колоритный – огромный крест, на котором сидит голубь. И надпись получитаемая – «всяк приходящий пред очи мои да благословен в молчании будет». До сих пор помню.
– Красиво, – соглашается девушка. – Но я умру, чтобы стать бессмертной и вечно молодой. Я очень боюсь постареть.
На это я ей ничего не возразила, потому что бессмысленно – с возрастом пройдет.
Мать девочки, которой я отчет о воспитательной беседе предоставила, так и не поняла, что это было. Но свой вывод она сделала: я с заданием не справилась. Знаю, что было у нее желание отвести дочку к врачу-психиатру, но тут за девочку вступился отец. Запретил.
Прошло два года, девушка стала студенткой, выбрала в качестве будущей специальности медиевистику. От готического имиджа не избавилась, но ей это очень идет. Иногда мы с удовольствием и интересом общаемся.
С эмо у меня контакта так и не получилось. И не потому, что я не старалась, а потому что внешне открытые и эмциональные, они не шли на такой контакт. Сказывалась все же разница в возрасте между эмо и готами. Разговор иссякал и быстро сходил на нет. Правда, как-то мне встретилась девочка-эмо из более старшего поколения – ей было уже шестнадцать лет. И то, что она мне сказала, удивило.
– Да о чем с малолетками говорить? – удивилась она. – У них только одежда эмо, а мозги неразвитые! Я тоже сякну через пять минут. Говорить нужно с нами, но мы не совсем эмо.
Это заявление меня ошарашило. Как это не совсем эмо? Одета как эмо: черное с розовым, на боку черная сумка со значками, на голове полосатая шапочка с длинными ушками на черно-красных волосах, руки в митенках, совершенная эмо.
– Мы тут с эмочками рассудили, – объясняет девочка, – что не хотим быть «тру». Это скучно. Мы эмо-готы.
Вот тебе и на! Об эмо-готах я слыхом не слыхивала.
– Мы переросли себя, – разоткровенничалась эмочка. – У нас отношение к миру не изменилось, он гадость. Мы будет менять себя в сторону готичности. Да и музыка у готов лучше. Каулиц отстой.
Я даже растерялась. Каулиц для эмо – святое, а тут сидит девочка в черно-розовом и говорит про недавнего кумира такие слова.
– А кто же тебе нравится тогда? – спрашиваю.
– Мэнсон и «Девять гвоздей», – говорит, и видя растерянность на моей физиономии, добавляет, – да знаю, знаю, это не совсем готика, но нам нравится. Еще «Найтвиш», еще «Продиджи»… Мы пока в поиске, – скромно добавляет она.
Каюсь, разобраться в сумятице эмо-готского ума мне не удалось. Скорее всего, что этого пока не удалось и самим эмо-готам. Но то, что два течения могут слиться, дело понятное. К этому их подталкивают обстоятельства: если взрослые хотят запретить и тех, и других, то эмо, которые не полностью разделяют идеи эмо, и готы, которые не целиком разделяют идеи готов, вполне могут объединиться. В таком объединении им проще выживать. Эмо и готы уже проводили совместные акции.
Когда сумасшедшие взрослые предложили принять запретительную директиву в своей новой доктрине молодежной политики, эмо и готы в нескольких крупных городах вышли протестовать вместе. Они стояли на площади плечом к плечу с заклеенными пластырем ртами.