Кто такой Будда?

Поэтому бросить всё это, не оправдать ожидания спутников, снова стать никем — это потребовало от Сиддхартхи психологического и духовного мужества, которое можно отнести к разряду истинного героизма. Ведь намного легче совершить что-то даже очень трудное, если вокруг есть зрители, которые восхищаются и аплодируют, восклицая: «Взгляните на него, вот это герой!» Но если то, что вы делаете, никому не нравится и ваши поклонники с возмущением вас покидают, это становится настоящим испытанием и очень, очень немногие могут выдержать его с честью. Можно сказать, что нечто похожее пережил Иисус в Гефсиманском саду.

Наконец, самостоятельно поняв, что истинный путь проходит через этапы медитации, Сиддхартха с непоколебимой решимостью сосредоточил на цели всю свою волю. Как повествуют некоторые ранние сутры, именно тогда он произнес прекрасные и драматические слова: «Пусть иссякнет моя кровь, пусть высохнет моя плоть, я не сдвинусь с этого места, пока не достигну просветления»[19]. Он не сказал: «Ладно, испробую этот способ в течение нескольких дней, а если ничего не выйдет, придется, наверное, поискать что-нибудь другое». После того как Сиддхартха увидел перед собой четкий путь, его решимость была полной и непреклонной. Он поставил перед собой цель — уничтожить обусловленное бытие — и не желал никакой иной. Именно поэтому просветление Будды часто описывают просто как героическую победу — победу над демоном Марой, буддийским воплощением зла. Имя Мара буквально означает «смерть», и этот демон олицетворяет все силы зла, обитающие в нашем уме, наши дурные чувства, нашу психологическую несвободу и т. д., а если сказать короче, то наше желание, нашу ненависть и наше неведение — то, что привязывает нас к нескончаемому страданию. Победа над Марой принесла Будде еще один титул — Мараджит: победитель Мары.

Если учесть, что достигнутое Буддой просветление было столь ярким, высочайшим выражением героического идеала, то мы не удивимся, обнаружив, что в его учении так явно подчеркивается необходимость полагаться только на себя и не рассчитывать даже на него. Есть знаменитое изречение Будды, многократно повторяющееся в палийском каноне: «Я сделал для вас всё, что может сделать учитель. Вот корни деревьев — садитесь и медитируйте. Остальное зависит от вас»[20]. Он никогда не оставлял монахов в покое: расспрашивал, что они собираются делать, как продвигается их практика, не позволял им останавливаться на достигнутом, всегда вдохновлял и побуждал прилагать еще больше усилий. И большинство из них следовало его наставлениям. Правда, некоторых всё это слегка утомляло, и они жаловались, что Будда их совсем загнал, но такие вскоре уходили, чтобы найти менее требовательного учителя.

По собственному опыту Будда знал, что духовная жизнь — дело нелегкое. Не раз он сравнивал ее с битвой и говорил монахам, дабы поднять их боевой дух: «Мы кшатрии, воины». Этим он не хотел сказать, что они принадлежат к сословию кшатриев, потому что его ученики были из всех каст, от брахманов до неприкасаемых (чандала), и кастовые отличия в Сангхе не поощрялись. Будда говорил: «Мы воины, потому что сражаемся. За что мы сражаемся? За шилу — нравственную жизнь, за самадхи — высшее сознание, за праджню — мудрость, за вимукти — высшее духовное освобождение». В подобных описаниях он предстает как воплощение бесстрашия и уверенности в себе. В нем не было ни ложной скромности, ни бравады. Его речь называют сингханада: львиный рык. Есть люди, которые блеют как овцы или даже как маленькие пушистые ягнята, а есть и такие, которые лают или тявкают как собаки. Но проповеди Будды сравнивают с львиным рыком потому, что в индийской мифологии все звери в джунглях умолкают, когда рычит лев. Когда Будда разъяснял высшую истину, никто не мог возразить.

Вам не придется долго искать, чтобы найти в буддийских сутрах рассказы о том, как превозносили героический идеал или воплощали его в жизнь. Но чтобы получить более прямое и непосредственное впечатление о явно героической природе буддийского идеала, достаточно взглянуть на самые яркие образы буддийского искусства. Здесь я имею в виду не традицию гандхарской скульптуры, которая не является чисто индийской и к тому же порой бывает излишне слащавой. Я говорю о матхурской традиции, которая получила свое название от местности неподалеку от современного Дели и является самым ранним в чисто индийском искусстве течением, делавшим акцент на энергию, а не на мягкость, на уверенность, а не на нежность, на силу, а не на миловидность. Для этой традиции характерно изображать Будду мужчиной в расцвете сил, который твердо стоит во весь рост подобно высокой башне или большому дереву, сложив руки в абхая-мудру — жест бесстрашия.