Кто там стучится в дверь?

— И то верно. Но все же о чем-то задуматься эта история заставляет. В специальной литературе достаточно хорошо описан случай, как был задержан в Германии перед мировой войной русский разведчик. Находясь в офицерском собрании, он услышал просьбу полковника открыть окно, с готовностью бросился исполнять ее, но оказалось, что не знаком с конструкцией вертикального оконного запора. Приятно улыбаясь, он пробовал тянуть ручку вверх, вниз, вбок... Делал вид, что занят разговором и поэтому не может сосредоточиться и открыть окно. Полковник сказал соседу:

— Этот человек не тот, за кого себя выдает. Посмотрите, у него на лбу капельки пота. Представьте мне полный доклад о его родословной.

— Между прочим, — продолжал учитель, — тот провалившийся лазутчик имел за плечами шесть лет специальной подготовки, хорошо знал страну и не знал пустяка, из-за которого пропал сам и выдал — полагают, что выдал именно он, — известных ему русских агентов.

Слушал учителя и думал: на месте того разведчика я прикинул бы — а смогу ли открыть окно? Если бы у меня было хоть малейшее сомнение... Вставая из-за стола, будто нечаянно опрокинул бы на брюки или бокал с вином или тарелку с едой. Уметь быстро «считать варианты» и быстро принимать решения. И при всем том не быть торопливым. Как, например, Канделаки. Учится хорошо, вообще башковитый малый. Но его экспансивность... Избавиться от нее, должно быть, труднее, чем от акцента. Ему сказали когда-то: избавляйся от акцента, который за километр выдает в тебе кавказца. Лицо у Канделаки типично арийское: нос с небольшой горбинкой, лоб высокий, подбородок резкий, долженствующий обозначать сильную волю и способность к самоорганизации. Те, кто хоть немного знают кавказцев, говорили, что Канделаки никогда не избавится от акцента, он останется на всю жизнь. Так вот, Канделаки за два с лишним года победил свое произношение и начал говорить по-немецки с легким баварским акцентом. Он дал себе слово и сдержал его. Вспоминал Демосфена, как тот ходил по берегу моря с камешками во рту и произносил речи, избавляясь от заикания. Канделаки составил список букв и слогов, которые ему не удавалось произносить правильно по-русски и по-немецки, распределил эти слова по неделям и месяцам и говорил себе: к июлю научусь произносить звук «ы», к августу — «щ», к сентябрю — «ю», в октябре и ноябре нажму на немецкое произношение.

Канделаки рассказывал обо всем этом позже, а в то время, когда учился «избавлению», никому ничего не говорил. Я вообще считаю, что о работе, которую делаешь, надо все время думать, но это не значит, что всем надо рассказывать о ней. О работе лучше всего говорить, когда она уже сделана.

Пантелеев больше полагается на свою выдержку и основательность. Учиться ему труднее, чем другим, но учится он лучше всех. Знает, к чему готовит себя, верит в свое особое предназначение. Да, это мой старый товарищ, но последнее время я стал замечать в его характере ряд вовсе не волшебных изменений. Влюбился. Сам об этом не говорит, а если говорит, то делает вид, что все не очень серьезно... Но я догадываюсь, кто для него Вероника.

Добрая, милая Вероника! Ведь мы скоро разъедемся, пока не знаем, кто куда...

Думает ли она хоть немного обо мне?»

ГЛАВА ТРЕТЬЯ ОДНО ИЗ ИМЕН НА БУКВУ «В»

Имя свое Вероника получила в наследство от матери. Мать была младшей, девятой по счету дочерью в семье межевого инженера, переехавшего в Белгород из Симбирска в семидесятых годах прошлого века. Инженер верил в предопределения и потому всем детям дал имена, начинающиеся с буквы «В», с которой начинается латинское слово «вита» — «жизнь».

В 1915 году мать пошла в Красный Крест, ухаживала за ранеными в прифронтовой полосе. Храбростью, сочетавшейся с легким, уживчивым характером, пленила тридцатипятилетнего холостяка хирурга Вениамина Струнцова. Маленькая Вероника была похожа на мать и носом — «уточкой», и ровными белыми зубами, и даже ямочкой на правой щеке. Но главное, похожа была характером, ровным и обязательным.

Первые десять лет Вероника Струнцова провела в Яблоневом — хуторке, прилепившемся к правому берегу Ворсклы. Имела трех старших братьев. Отец и мать благодарили судьбу за то, что послала им наконец дочь — будет хозяйкой и помощницей по дому, но, очевидно, на роду ей было написано стать похожей на братьев — молодых людей с независимым духом. Сестра старалась не уступать им ни в чем и считала глубокой несправедливостью, что в природе, давшей Струнцовым трех маленьких мужчин, вдруг что-то сработало «не так» и она, Вероника, вынуждена носить ненавистную юбку.