Кто там стучится в дверь?

Покачивая бедрами, покатыми, как у тюленихи, подошла Берта. Приятно улыбнулась, посмотрела вопросительно на старого знакомого, тот глазами показал на Эрнста, девушка понимающе кивнула, подсела и заговорила о погоде, о жарком лете и о приятном прохладном вечере, который выдался сегодня.

Танненбаум с радостью подхватил разговор о погоде, о благоприятном долгосрочном прогнозе, который слышал по радио, посетовал на то, что прогноз не сбывается, вспомнил, что в холодильнике, где торгуют льдом, воспользовались жарой и накинули цену. Уловив в глазах Берты скуку, он мучительно думал, о чем бы поговорить еще. Ганс наступил Эрнсту на ногу, поощряя на подвиг. Откинув робость, Танненбаум поднял бокал, встретился взглядом с Бертой, она заученно кивнула в ответ. После этого Эрнст решительно поднялся.

Так поднимался он в атаку, когда был лейтенантом и ему казалось, весь мир смотрел на него и весь мир был у его ног.

Лучше бы он остался.

Он помнил только, что никак не мог расстегнуть лифчик, на котором оказалась какая-то особая застежка — не как на лифчиках жены, это он еще помнил, а больше не хотел помнить ничего. Он знал, что нет такой силы, которая еще раз заставит его зайти сюда.

Он был расчетливым человеком и не привык разбрасываться деньгами; кажется, первый раз в жизни он вынул из бумажника несколько купюр и положил их под салфетку, не пересчитав.

Потом уже, придя домой, понял, что оставил тридцать пять марок, это было сумасшествие. Но, кажется, для того и оставил он деньги не считая, чтобы навек отбить себе охоту к подобного рода времяпрепровождению.

Бывший майор все чаще уносился мыслями к своему брату Максу Танненбауму, уехавшему в двенадцатом году, перед самой войной, в Россию, осевшему среди дальних родственников в небольшой колонии под древним азербайджанским городом Гянджой. Эрнст знал, что у брата есть двадцатидвухлетний сын Франц. Должно быть, парень от природы сметливый, как и все Танненбаумы.

И вот однажды (это случилось через несколько дней после того, как он неосмотрительно оставил форточку открытой и канарейка — единственное существо, которое жило с ним рядом, — улетела на улицу да так и не вернулась) майору пришла мысль: а что, если пригласить в Германию брата? Пусть приедет вместе с сыном, поживет, может быть, приладимся друг к другу, а там кто знает... Эта идея показалась ему на первых порах фантастической — согласится ли брат, согласится ли его взрослый сын, разрешит ли им выехать Россия, разрешит ли им приехать Германия?

Все было бы просто, живи племянник в Бельгии или Дании, Голландии или даже Японии, которая далека, но до которой теперь рукой подать: после антикоминтерновского пакта сблизились необычайно Германия и Япония. Он пригласил бы его, и все было бы проще простого. Но племянник в России. Это совсем другое и вряд ли осуществимое дело.

Нужен был совет. Кто мог дать лучший совет, чем старый друг Александр Ашенбах, полковник, с которым в прошедшей войне они были рядом — от первого до последнего выстрела.

Танненбаум слышал от старых друзей, что вскоре после начала войны с Польшей Ашенбах был переведен в абвер. Почему он жил в Мюнхене и раз-два в месяц вылетал в Берлин, отставной майор мог только догадываться. Он связывал это с тем новым, мало кому известным учреждением на окраине города, в котором, как полагал, разрабатывались психологические проблемы войны. Часто думая об Александре Ашенбахе, Танненбаум спрашивал себя: а что помешало ему самому дослужиться до полковника, почему такой немилостивой оказалась к нему фортуна?

Шесть последних лет, до ухода в отставку, Танненбаум преподавал на курсах фортификационное искусство. Быть может, все дело в том, что он сам себя окружил невидимым валом с крохотными бойницами, сквозь которые смотрел на те перемены, которые происходили вокруг? Слишком ушел в себя, был целиком поглощен домом и Эльзой? Не мечтал о выдвижении, как раньше. Шли годы, кого-то выделяли, выдвигали, награждали, это были те, кто громче других говорил о преданности Гитлеру, это были люди средних способностей, люди с не слишком натруженными головами, но хорошо понимавшие, что к чему и за счет чего можно вознестись в такое время.

Но вот Ашенбах, первый из близких знакомых Танненбаума, дослужившийся до полковника, был действительно незаурядным и энергичным человеком. Он получил в дар от родителей — баронов — не только солидный капитал, но, главное, капитал интеллектуальный: были среди его предков и философы, и поэты, и военные. И сын Ашенбаха — Юрген пошел по стопам отца: носит чин лейтенанта.

«Ашенбах в курсе всех событий. Мудрее совета никто не даст», — сказал себе Танненбаум.