Кто там стучится в дверь?

— Мои дамы и господа, нам только что сообщили, что в Берлине низкая облачность и дождь, поэтому самолет сделает посадку в Лейпциге... Все пассажиры будут гостями авиационной компании, вам предоставится возможность совершить поездку по городу, посетить собор, территорию международной ярмарки, университет... А утром мы продолжим наш путь — метеорологи обещают хорошую погоду... Авиакомпания приносит вам свои извинения.

Мой сосед — тучный и желчный коммерсант из Потсдама — смачно выругался: у него срывалось какое-то важное свидание, назначенное на утро. В гостинице он хмуро потребовал ключ от номера; номер был на двоих. Догадываясь примерно, каким будет следующий день, я решил не тратить сил на путешествие по городу и последовал примеру коммерсанта, о чем, однако, вскоре пожалел. Едва мой сосед «сомкнул усталые вежды», фундаментальные стены старой гостиницы сотряслись от самого бессовестного храпа, какой мне когда-либо приходилось слышать.

Раньше в моем представлении наиболее известным исполнителем по этой части был Котэ Канделаки — считалось большим невезением оказаться с ним в одной комнате. Теперь же я подумал, что Котэ был просто-напросто невинным, сладкоголосым, начинающим самоучкой.

Предстояла веселая ночь. Я казнил себя за то, что отказался от поездки по городу: ведь у меня мог быть совсем другой сосед.

Я кашлял — не помогало. Свистел — помогало на минуту-другую. Мне надо было что-то предпринять. В первом часу ночи я зажег свет и уставился на соседа. Сказал себе — если у меня есть хоть что-то от силы воли, я должен заставить его умолкнуть.

«Дыши спокойно и ровно. Тебя ничего не тревожит. Дыши спокойно и ровно. Перестань храпеть».

Я продолжал смотреть на соседа, на его дряблое лицо, приоткрытый рот с прокуренными зубами и повторял: «Дыши спокойно и ровно».

И вдруг сосед прервал свою арию, судорожно схватил воздух ртом и повернулся на другой бок. Должно быть, от света, решил я. Выключил ночник. И начал ждать продолжения концерта.

Я лег на спину и в чисто профилактических целях продолжал повторять про себя: «Дыши спокойно и ровно». Произошло чудо, сосед перестал храпеть. Но заснуть мне уже не удавалось. Неужели действительно я обнаружил в себе силы, о которых не догадывался раньше? Всегда ли они во мне были или порождены отчаянием — провести без сна такую ночь было бы преступлением. Тогда появилась шальная и мстительная мысль: не продолжить ли опыт?

Я сел на кровать, сделал два глубоких вдоха, уставился на апоплексический затылок соседа и стал приказывать ему: «Ты должен повернуться на другой бок, ко мне лицом. Надо повернуться на другой бок. Ко мне лицом». Через десять минут я возликовал: сосед подчинился приказу. Но это могло быть и случайным совпадением. И тогда я приказал ему проснуться, надеть шлепанцы, дойти до выключателя, зажечь свет и снова лечь. На подготовку этого мероприятия ушло не более пятнадцати минут. Коммерсант аккуратно выполнил все, о чем его попросили, и стал для меня самым милым и дорогим человеком в Лейпциге и его окрестностях. Спать мне оставалось часа четыре, но я о том нисколько не жалел. Сосед помог мне чуть лучше узнать себя. Жаль только, нельзя было никому из друзей рассказать об этом неожиданном эксперименте. Представил себе на минуту, как бы слушали меня Канделаки и Мнацаканян, какие реплики по моему адресу отпустили бы.

Вылет задерживался. Обстоятельства помогли мне «принять решение» раньше, чем я предполагал, — до Берлина.

Днем я позвонил дяде, сказал о вынужденной остановке и о том, что теперь уже не успею на похороны.

— Так возвращайся, возвращайся, Франц! Нас ведь теперь только двое на земле.

— Да, я возвращаюсь, дядя.

Вернувшись в Мюнхен, услышал от Эрнста:

— Ты не знаешь, не знаешь, Франц, как я привязался к тебе и как плохо мне было без тебя... И как плохо было бы Аннемари.

Аннемари шептала:

— Ты умница, умница, умница...

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ ПЕРЕХОДЫ

«Радио трубит о блицкриге. Люди улыбаются и поздравляют друг друга.

Хотел бы я посмотреть на эти лица через два или три месяца. Ведают ли, что впереди? Понимают ли, чем все это кончится?

Дядя говорит: произошло то, что должно было рано или поздно произойти. На русских равнинах нет силы, которая могла бы остановить армию фюрера. Рано или поздно должны были столкнуться национал-социализм и коммунизм, нет им места на одной земле — слишком исключают друг друга, слишком многими умами владеют.

Как долго продлится война? Немецкие газеты пишут, что начало наступления по всему фронту было подготовлено с величайшей секретностью, большевики были дезинформированы и теперь торопливо отступают, лишь кое-где создавая очаги сопротивления. Здесь, в Германии, убеждены, что застали нас врасплох. Они не знают, как готовили мы страну и армию к обороне. Они не знают, что ждет их.