Кто-то должен умереть

– Вот этого она не ожидала. Он оказался хитрее. Страшнее. Знаете, что она сказала, когда наконец отловила меня у офиса Валерьяна и насильно затащила в кафе «Сирень»?

– Свидетели говорят, что вы молчали.

– Нет. Одну фразу она произнесла. Сказала: «Кто-то должен умереть». Никак не могла поверить, что все ее обманули. Он, я…

В глазах у Бориса внезапно появились слезы. Он признался, что горько раскаивается в том, как обращался с женщиной, отдавшей ему сердце… Любившей его так преданно, горячо…

– Ну, это в сторону. Она это написала, а не сказала.

– Сперва сказала, еле слышно, потом написала. Я сбежал, сбежал, – Борис зарыдал, закрывая лицо мокрыми от слез красивыми руками, на которые так любила смотреть его нынешняя жена. – Я не предполагал, что она так близко к сердцу примет… Простите!

– Рудников сбежал с деньгами во Владивосток. Как вы туда попали?

– Я?! – Тот с ужасом поднял глаза. – Никогда там и не был.

– Вы догнали его на самолете? Мать Рудникова говорит, что кто-то все время звонил ей в то время, когда сын возвращался в поезде. Этот человек спрашивал, не приехал ли тот домой?

– Да что вы? Чтобы я? Вы хотите сказать, что я догнал его, выслеживал там, зарезал?!

– Вам нужны были деньги.

– Это так же глупо, – вскочил Борис, – как написать перед смертью такую фразу: «Кто-то должен умереть». Немыслимо! Я нормальный человек!

– Стоп. Расскажите о Марии Карпенко, вашей нынешней жене. Зачем вы женились? И ведь буквально сразу после смерти любовницы.

– Почему сразу? Прошло полтора месяца, а то и два.

– Вас заинтересовала ее квартира? Дела-то шли не очень?

– Ага, – прищурился Борис. – Вот вы и противоречите себе. Зачем мне ее квартира, зачем еще кредит, если я, по вашим словам, убил и ограбил несчастного Рудникова? У меня должна быть куча денег!

Следователь кивнул, углубляясь в бумаги:

– Точно. Но лишние-то не помешают? А потом, у вас ведь уже не было верной подружки, которая станет вас спасать из передряг. Решили сыграть по ее сценарию, так?

Офис

– Почему?

– Так, – Настя без раздражения вдохнула запах сигары. Ведь это было в последний раз. – У меня другие планы.

– Учиться пойдешь?

– Не знаю. Ничего пока не знаю.

– Сколько тебе лет?

Девушка улыбнулась:

– Двадцать три. Достаточно, чтобы задуматься о своей жизни.

– О будущем?

– Нет. О той жизни, которую веду сейчас.

Валерьян Тимофеевич обернулся. Его грузная фигура темным пятном вырисовывалась на фоне открытых жалюзи. Погода все еще держалась хорошая, но было ясно – скоро наступит осень.

– Этот идиот никогда не внушал мне доверия, – сказал он. – И взяли-то его глупо. Глупее некуда! В гостинице зарегистрировался.

– Да. Так, значит, я увольняюсь.

– Жалко, – он присосался к сигаре. – Ты была лучшей секретаршей из всех, кого я знал.

– Почему вы ее спасли?

– Твою подружку?

– Да. Почему вы велели мне развести ее?

– Жалко стало. Сработало, понимаешь, такое реле. Замкнуло. Казалось бы – зачем мне проблемы? Пусть поубивают друг друга, если так хотят. Иной раз уже и не веришь, что можешь кого-то жалеть.

– А мне думается, не жалость, – твердо сказала Настя. – Вы просто что-то почуяли.

– Именно?

– Борис подбирал последние крохи, чтобы исчезнуть. И тогда бы он вам не заплатил. Вы это предчувствовали.

Тот бросил на нее ленивый, невыразительный взгляд. С трудом верилось, будто этот мужчина с лицом, будто выпеченным из непросеянной муки, может что-то чувствовать, а тем более – предчувствовать.

– Спас ее не я, – нехотя ответил он. – Спасла ты. Бросилась к следователю. Вами заинтересовались. Борис перепугался. Только потому она и осталась цела. Легко отделалась, знаешь ли.

– Но осталась на улице… – с укоризной сказала Настя.

– Меня это не волнует. Кредит взят – и она должна его отдать. А потом, жить у родителей – это не на улице. Могло быть хуже.

И он внезапно скрестил палец с дотлевающей сигарой:

– Понимаешь? Мог быть третий крестик на том поганом участке. Иди. Ты уволена.

Кафе

Парень и девушка сидели за столиком у окна. В кафе было почти пусто. Пользуясь последними солнечными днями лета, публика высыпала наружу и теперь потягивала пиво за крытыми тентами. Настя пила чай. Антон уничтожал жареную картошку с рыбой. Внезапно молодые люди подняли глаза и улыбнулись друг другу.

– Вкусно?

– Еще бы, – Антон огляделся по сторонам. – И вообще, уютно тут. Не слишком шикарно, ну и что?

– Только запомни, – девушка перегнулась через столик: – Больше мы сюда не пойдем. Это неприлично.

– Почему?

– Нам тут все дают за счет заведения. А мы не халявщики. Понял?

Тот кивнул:

– Точно. Эта барменша с нас глаз не сводит. Знаешь, что у она у меня спросила? Я – не твой брат?

Настя засмеялась, закрыв рукой губы:

– Тише, дурень. Ты ничего не сказал?

– А что я мог сказать? – ответил парень с таким невинным выражением лица, что девушка рассмеялась уже в голос. Она-то помнила, что было прошлой ночью, и позапрошлой, и несколько ночей подряд. Но смеялась не потому. Ей было хорошо, потому что теперь – вот уж теперь-то – все было иначе! Теперь это был ИМЕННО ОН!

– Тише, – делано прошипел Антон, хотя вид у него был довольный. – Не забывай про наше инкогнито.