Кто-то мне должен деньги

— Нет никакой причины, чтобы кто бы то ни было хотел убить меня. Может, ты от меня отстанешь с этим? Ты, черт возьми, слишком любишь мелодраму.

— Чет, не злись. Я просто пытаюсь объяснить тебе…

— Ты просто пытаешься заразить меня своей паранойей,— сказал я, быть может, резче, чем следовало. Ее настойчивость очень уж действовала мне на нервы.— А теперь с меня хватит. Уже поздно, а завтра я должен идти на работу. Если тебе больше нечего мне рассказать, давай трогаться.

Она едва сдерживала гнев.

— Ты просто не хочешь слушать, так?

— Именно так,— подтвердил я.

— Что ж, прекрасно.

Она завела машину, сдала назад, на улицу, и поехала обратно к Экспрессвэй.

Весь обратный путь она вела машину, возможно, несколько жестко, потому что была сердита, но без выкрутасов. Время от времени я односложно обращался к ней, поясняя, как проехать к дому, но, кроме этого, мы не разговаривали.

Когда она остановилась перед моим домом, я холодно произнес:

— Спасибо, что подвезла.

Если она желает быть упрямой, пожалуйста. Я тоже это умею.

Она кивнула не менее холодно. Тоже умеет.

Я открыл дверь, в салоне зажегся свет, я уже хотел выйти, и тут сзади прозвучал выстрел. Почти одновременно с этим что-то просвистело в машине, и волосы у меня на затылке подняло порывом ветра.

Я огляделся, недоумевая, и увидел круглую дырку с лучиками трещин в лобовом стекле.

— Эй! — воскликнул я.

— Закрой дверь! — завопила Эбби.— Свет, свет, закрой дверь!

Кажется, я соображал слишком медленно. Я взглянул на нее в замешательстве, собираясь спросить, что происходит, и тут что-то тяжелое ударило меня по голове, и свет разом померк.

13

Первая мысль: я напился. Это было единственным возможным объяснением моего состояния. Мне казалось, что настало утро, и я просыпаюсь, как обычно, дома, но с той раскалывающей болью в голове, какая бывает у меня от виски или бурбона. Я знал, что вылечить меня могут две таблетки аспирина и кварта апельсинового сока, а затем еще полчаса сна, но выбраться из постели, чтобы заняться лечением, было очень трудно. Пожалуй, даже невозможно, а, как вы понимаете, невозможное занимает чуть больше времени.

Вероятно, самым тяжелым моментом будет тот, когда я открою глаза. Яркий свет уже бился в веки, пытаясь вонзиться сквозь них прямо мне в мозг. Я жмурился даже с закрытыми глазами. Потом осторожно приподнял для пробы одно веко. То, что я увидел, заставило меня широко распахнуть оба глаза и резко вскочить.

Я лежал в чужой постели, в незнакомой спальне; была глубокая ночь; горел верхний свет, и какая-то девушка в бюстгальтере и трусиках, стоя спиной ко мне, что-то доставала из ящика комода.

— Детектив Голдерман! — вскричал я.

Девушка обернулась. Это была Эбби.

— Извини,— сказала она.— Я тебя разбудила? Я думала, что ты отключился на всю ночь.

Не торопясь она подошла к шкафчику и набросила халат.

У меня было слишком много причин, чтобы растеряться. Я произнес:

— Почему я это сказал?

Завязывая пояс халата, Эбби спросила:

— А как ты меня назвал, кстати?

— Детектив Голдерман,— ответил я, все еще смущенный.

Она тоже смутилась. Оглядела себя и переспросила:

— Детектив Голдерман?

И тут я понял.

— Комната,— сказал я.— Это спальня Томми.

— Ну да.

— Я был здесь один-единственный раз,— объяснил я,— когда детектив Голдерман допрашивал меня после… Это кровать Томми!

— Конечно.

Я выпрыгнул из постели.

— Ты голый, Чет,— сказала Эбби.

Я тут же нырнул обратно.

— Что… что…

— Мы с доктором тебя раздели,— пояснила она.— Он помог мне перенести тебя сюда.

— С доктором?

Мое замешательство становилось все сильнее и сильнее. Я поднес руку к голове, и мои пальцы коснулись ткани. Ощупав всю голову, я обнаружил, что она обмотана бинтами и еще чем-то вроде пластыря.

— Что за черт? — спросил я.

— В тебя стреляли.

Тогда я все вспомнил. Машина остановилась, я открыл дверь, зажегся свет, потом раздался выстрел, и я -увидел дырку с трещинами в лобовом стекле, у меня зашевелились волосы; потом — крик Эбби, и наконец резкая тьма, как будто я смотрел телевизор и у него внезапно погас экран.

Я затрепетал, ощутив настоящее благоговение перед самим собой.

— Значит, в меня стреляли?

— В голову,— уточнила она.

Это вдруг показалось мне невозможным.

— Нет, нет,— возразил я.— Если бы мне выстрелили в голову, я бы умер. Или, по крайней мере, находился бы сейчас в больнице.

— Пуля только содрала кожу.

— Содрала кожу?

Какой ужас.

— Она не попала тебе в голову,— терпеливо объясняла Эбби.— Она просто как бы скользнула сбоку. Вот здесь, над твоим левым ухом.

Я дотронулся до головы над левым ухом и почувствовал очень сильную боль. Под повязками моя голова отозвалась на прикосновение резким «бам-м-м».

— Ох,— выдохнул я и оставил свою голову в покое.

— Доктор сказал, что пуля сорвала немного кожи и оставила крошечную вмятину на твоем черепе, но ты будешь…

— Вмятину?

Все мое участие в диалоге ограничивалось изумленным повторением отдельных слов Эбби. Но я слышал сразу столько всего, повергавшего меня в недоумение, что просто не знал, о чем спросить в первую очередь.