Кто-то, с кем можно бежать

Ещё её волновала мысль, ощущение, что каждый из них пытается угадать, кто она, кто она на самом деле. Что с ней творится. И это тоже совершенно отличалось от выступлений в хоре, среди хороших девочек в одинаковой одежде. Потому что на улицах во время выступлений она телом чувствовала, до гусиной кожи, как люди на неё смотрят, изучают и роются в ней, фантазируя и сочиняя ей истории: она сирота, над которой издеваются, и она вынуждена таким образом зарабатывать себе на пропитание; она звезда рок группы из провинциального городка в Англии, полюбившая израильского парня, который бросил её в беде, и теперь ей нужны деньги на обратный билет; она новая находка семинара для молодёжи в парижской опере, которая анонимно путешествует по отдалённым странам, чтобы закалить себя; она больная раком девочка, которая решила провести последний оставшийся ей год в бурной жизни улицы. Она проститутка, которая в дневное время поёт этим чистым голосом...

Было что-то захватывающее в выступлении там, на берегу моря, в возбуждающих её фантазиях, в дерзости её голоса. Она вдруг заметила, что впервые в жизни вспотела от пения, и так это ей понравилось, что, даже когда Мико уже раз и другой показал ей, что пора кончать, решила спеть ещё одну песню, избегая его убийственного взгляда, и спела "Глупышка, дурочка моя" Эти Анкри, обнимая себя и качаясь в такт волнам и в такт нежной и грустной мелодии, скрывающей в себе осиные жала слов, многое говоривших её сердцу, глупышка, дурочка моя / к чему ж ты, глупая, пришла / глупышка, дурочка моя / и даже убежать нельзя...

И Тамар кружилась сама с собой, забывшись в горьком наслаждении, все струны тонкие души / мечты разбитые твои / растила ты в полях чужих / тебя лишь мучают они...

Потом, когда все разошлись, она увидела пожилую неповоротливую женщину, которая испуганно металась вокруг места, где она пела, ища что-то на земле, в кустах, под скамейками:

- Здесь, здесь я стоять, - пробормотала женщина, подняв глаза и увидев Тамар. - Может, упал? Может, забрали? Но как? Скажи, что это? Что это? Я только одну минутку была здесь послушать песню, вдруг вижу – нет, нет!

- Чего нет? – спросила Тамар, и её сердце начало опускаться.

- Мой кошелёк со все деньги и документы. – У неё было полное, красное лицо, исчерченное кровеносными сосудами вокруг большого носа, на голове высилась башня из сверкающих светлых крашенных волос. – Сегодня я получить триста шекелей от босс на свадьбу моей дочки. Триста! А он никогда не даёт такие деньги! И тут по дороге я слышать тебя, только минуту стоял, ой, я идиотка! Теперь – нет, нет ничего! – от горя и потрясения у неё сел голос.

Тамар немедленно протянула ей все шекели, которые были в её шапке.

- Возьмите.

- Нет, не надо! Нельзя! – она отступила, с жалостью коснувшись тонкой руки Тамар: - Нельзя... тебе надо кушать... маленькая... цыплёнок, ты даёшь мне? Нет, не хорошо...

Тамар сунула ей в руку деньги и убежала. Как ураган, носилась она по берегу. Сев в машину, сразу сказала:

- Нет денег. Ничего нет. Было около семидесяти шекелей, я отдала той женщине.

Его глаза загорелись чёрным огнём:

- Какой женщине?

- Той, русской, которую вы обокрали.

Воцарилось молчание. Потом Мико стал медленно поворачиваться назад, пока она не увидела перед собой его лицо. Всё как бы замедлилось; кругом вдруг стало очень тихо. Она видела глубокую морщину на его молодом лбу, его короткие курчавые волосы и тонкие губы.

И тогда он её ударил. Пощёчина, и ещё одна. Она отлетела вправо, потом влево. Динка поднялась с пола и начала угрожающе рычать. Тамар положила руку на голову собаке. Успокоить, успокоиться. Мир вертелся вокруг неё, рушился и с трудом срастался. Она услышала, что они уже едут. Вид за окном начал двигаться. Она видела спину Мико, мускулистую и напряжённую, изо всех сил сжимала губы и напрягала мышцы живота, но слёзы потекли по её щекам. Она не вытирала их, будто не замечала. Глупышка, дурочка моя, теперь черства душа твоя, напевала она снова и снова, превращая слова в один непрерывный звук, который звенел внутри неё, как сигнал тревоги, а потом вопль. Снаружи ничего не было слышно, она погрузилась в себя, отметая всё вокруг, всё, что невыносимо взвалилось на неё. Она убежала. Никто не заметил. Скрылась и перенеслась в большую комнату с роялем и Алиной. Сейчас это было для неё необходимым убежищем. Маленькая Алина с очками, сползающими на кончик длинного носа, и брызжущей поверх них искрой взгляда. Алина, стучащая кулаком по своей крохотной ладошке, деспот, приказывающий Тамар направлять звук к кончику большого пальца, к ноготку, накрашенному красным лаком: "Ла-а!" – поёт Тамар про себя, максимально сосредоточившись, - "Ло-о!" – поёт против неё Алина. - "Мой ноготь ещё совсем те-бя не чув-ству-ет!" "Ла-а..." "Больше резо-нанса..." И это помогает, это массирует пустоты в её голове и вливает в неё звуки, как горячую кровь, успокаивает и напоминает ей, чему она на самом деле принадлежит, и где она легко объединяется сама с собой.

Минуту спустя она ощутила, как его глаза колют её сквозь зеркало: