Кто-то смеется

Потом она задремала. Ей снилось, что она плывет, рассекая обжигающе холодную толщу воды, в которой отражаются беспокойные языки пламени. Она закрывала глаза и ныряла в глубину. Но пламя было везде. Оно поднималось со дна. Его языки были холодными как лед. Ее тело стыло, охваченное этим странным пламенем.

Ее разбудил громкий треск. Она резко вскочила на ноги и, поскользнувшись на мокрой от росы траве, упала. В левой лодыжке что-то хрустнуло. Она не успела почувствовать боли. Она вскрикнула от того, что увидела вздымающиеся в небо языки пламени. Попыталась встать, но левая нога не слушалась. Она знала, ей уже не попасть туда, где бушует пожар. Вместе с прошлым Юджина горело ее будущее. Это была неизбежность.

Она добралась до машины, когда начало светать. Включила зажигание. Машина тронулась. Дорога казалась прямой, как стрела, и бесконечной, как ее страдания. Она ехала навстречу восходящему над прерией солнцу.

Потом она легла на сиденье и стала жать на педаль газа левой рукой. Над безбрежным пространством голубело безоблачное небо. Ей казалось, она вот-вот взлетит и растворится в его нежно колышущейся дымке. Левая нога посинела и распухла. Боль мешала ей слиться с вечностью. Она села и случайно нажала на тормоз. Машина встала, она ударилась лбом о ветровое стекло. Из неплотно прикрытого ящика на панели выпал лист бумаги. Она подняла его.

«Прости меня, Элли. И Пэт, ты тоже меня прости, — читала она. — Я всегда был эгоистом и думал только о себе. Но сейчас я думаю о тебе, Элли, и о тебе, Пэт. Я люблю вас обоих, но это так же бессмысленно, как поймать чей-то призрак и заставить его жить рядом с собой. Когда я был мальчишкой, я устроил засаду. Мне очень хотелось поймать призрак отца и узнать у него правду о его смерти. Я сидел с лассо под тем дубом, возле которого, Элли, я оставил тебя, и ожидал его появления. Однажды я метнул лассо и заарканил беднягу Ларри. Он никому не сказал об этом, потому что тоже верил в то, что наше ранчо посещает призрак моего отца. Он верит в это до сих пор. Элли и Пэт, призраков не бывает, ясно? Мы сами призраки в этом мире. Мы не можем любить тех, кого должны любить, и наши души покидают навсегда наши тела.

Элли и Пэт, пожалуйста, живи так, чтобы твоя душа не захотела покидать твое тело.

Юджин».

…В открытое окно доносился праздничный колокольный звон. Он так не гармонировал с хмурым дождливым рассветом.

Дверь в маленькую келью с высоким сводчатым потолком отворилась, на пороге появился монах. На его руке висела плетеная корзинка с виноградом и персиками. Монах приблизился на цыпочках к лежавшей на узкой кровати девушке и долго всматривался в ее худое зеленовато-бледное лицо. Вздохнув, он опустился на колени и стал шептать молитву. Колокола внезапно замолкли. Тихий шепот монаха сливался с грустным шорохом дождя.

Он закончил молитву и, поднявшись с колен, снова наклонился над девушкой.

— Да поможет тебе пресвятая Мадонна, — сказал он, осеняя девушку широким крестом. — Совсем еще ребенок. Невинная душа. Какой жестокий мир нас окружает. Нет, нет, Господи, я не ропщу! — Он сложил руки домиком и смиренно возвел глаза к потолку. — Я только сожалею, Господи. И прошу твоей помощи. Она должна жить, радоваться пению птиц, шелесту листьев в лесу, ароматам цветов и трав. Ты, Господи, позволяешь всяким злодеям топтать земную твердь, ты даешь убийцам право распоряжаться нашей жизнью. А она… Что плохого могла сделать она за свою недолгую жизнь? За что ты караешь ее, Господи?

Взгляни, какое у нее чистое и светлое лицо. Если она и грешила, то лишь по своей неопытности и наивности. Господи, я согласен взять на себя все грехи этого несчастного создания.

Он услышал тихий стон и обернулся. Веки девушки дрогнули, губы шевельнулись.

Монах смотрел на нее, затаив дыхание.

Она открыла глаза.

Монаху едва удалось сдержать свою бурную радость. По его щекам текли слезы умиления и благодарности Господу.

Девушка увидела его и попыталась что-то сказать. Но он ничего не услышал.

— Все будет в порядке, пиччина. Ты должна отдыхать и набираться сил. Я принес тебе фруктов и винограда.

Он взял большую гроздь крупных темно-лиловых ягод, отщипнул одну и поднес ее ко рту девушки. Она что-то промычала и крепко стиснула губы. По ее щеке медленно скатилась слезинка и застряла в уголке губ. Монах вытер ее кончиком платка.

— Так не пойдет, пиччина. Господь велит тебе жить. Такова его воля. Нельзя идти против воли нашего Господа Бога.

— Не хочу, — прошептала девушка и едва заметно качнула головой.

— Он не спрашивает у нас, хотим мы жить или нет. Он велит: живите! Радуйтесь небу над головой, каждому новому дню. Он любит тебя, и ты не должна разочаровывать его.

Девушка тихо всхлипнула.

— Поплачь, поплачь. Все дети должны плакать. Со слезами выходят боль и горечь. Я знаю, ты много страдала. Господь вознаградит тебя за все страдания.

— Не надо. Мне ничего не надо. Я хочу умереть.