Кто ты? (СИ)

Янус оперся на девушку, старательно тянущую его в сторону спальни. Она была живой, теплой и пахла розами и молоком.

Он запомнил лишь этот запах. И провалился в сон.

***

Вира внезапно ощутила себя матерью. Причем сразу двух детей. Стирая в бадье окровавленные тряпки, она с упоением представляла, как бы она этих деток выпорола за хроническое пренебрежение собственным здоровьем. "В первый раз что ли". Так, — видимо, в первый! Потому что есть надо. И спать. А не скакать на лошади сутки напролет неизвестно зачем. Куда он так торопился? Организм истощен. Это при нормальном режиме такая потеря крови сказалась бы меньше на самочувствии, а при подобном отношении к собственному телу тут удивительно, что он вообще доскакал до дома. Чем этот солдафон думал? А если бы он там в лесу и свалился? И куда бы она его дела, если бы он отключился в саду или коридоре? За ногу потащила бы? Хорошо, до кровати почти дошли — туловище Януса как раз на нее завалилось, а ноги уж Вира как-то сама закинула.

И Лексий хорош. Вставать ему приспичило! Теперь спина опять кровоточит. Дурак самонадеянный! Шутит он! А в глазах слезы стоят. А то она не знает, что ему больно.

Ткань плюхалась в воду, брызги разлетались в разные стороны, а Вира самозабвенно ругала двоих мужчин, испортивших ей этот день. Как будто у нее других забот нет, за ними ходить!

— Мила, на ужин мясной бульон и пирог какой-нибудь. Сладкий.

Кухарка послушно кивнула. Вира в пылу своего негодования не заметила, как стала отдавать приказы и поручения, и делала это так грозно и уверенно, что все кидались их исполнять. Новая поломойка хотела было возмутиться, но Дарья схватила разинувшую рот девку за ухо и выволокла в коридор. Ведьма этого не заметила. Она стирала, кипятила тряпки, делала настой, шла проверять самочувствие двух болванов, сажала купленные утром на деньги из старой заначки розы. Где-то за полночь она просто упала на кровать и уснула. Даже озеро сегодня было забыто.

***

Янус проснулся от металлического лязга. Рука было дернулась под подушку — за пистолетом, но тело тут же пронзила боль. К тому же подушки в районе досягаемости не оказалось. Офицер приподнялся, опираясь на здоровый локоть, и осмотрелся.

Он лежал поперек собственной кровати прямо в грязной дорожной одежде, укрытый углом одеяла. Подушки обнаружились в изголовье — то есть слева от него. Больная рука была примотана к туловищу чистой рубашкой. Кажется, предпоследней в его гардеробе.

У окна опять что-то звякнуло. Дирек выругался и поднялся.

— Ой! — Мила, расставляющая на столе тарелки, всплеснула руками. — Ваше благородие, что ж вы поднялись-то! Лежите-лежите, я сейчас все подам! Я вчера и бульончика вам сварила, и этот ваш…чай навела с травками, а вы проснуться не изволили. Вот, решила с утра пораньше прийти, кушать-то, наверно, хотите зверски.

Янус прислушался к себе. Есть хотелось. Желательно мяса. Хорошо прожаренного, и чтоб жир стекал по пальцам…Он сглотнул слюну и направился к столу.

— Вот, ваше благородие! — тараторила Меланья. — А она: то-то и то-то мол надо! И смотрит так, словно убить хочет — нехорошо, зло смотрит. Я и повинилась, пошла исполнять. Да вот только в толк не возьму: кто она такая нам приказывать? Выступала как барыня вчерась: каждому дала заданье, а сегодня вон, не видати, солнце уже взошло, а ее нетути. Почивать, видно, изволила. А по какому праву, ваше благородие, она себе такое позволяет? Как хозяйка выхаживает в чужом доме! В вашем доме, ваше благородие!

Дирека больше всего сейчас интересовал суп в его тарелке, но так как кухарка была его подательницей, он благодушно спросил:

— Кто "она"?

— Так приблуда эта, Вира, ваше благородие! Вот попомните мое слово…

Янус с грустью смотрел на брызжущую слюной женщину.

— Спасибо, Мила, я разберусь.

Кухарка осеклась, радостно закивала и пулей вылетела за дверь. Даже посуду не забрала (чего офицер тайно боялся, ибо доесть не успел). А может, она и приходила отнюдь не ради его завтрака…

Не успел мужчина задуматься над ее словами, как в дверь постучали.

— Входите.

Сонное лицо, две толстые косы до пояса, перевязанные темно-синими лентами, скромное платье по щиколотку.

— Звали?

Она не была яркой. Но что-то в ней было. Может быть то, что она не побоялась раскрыться ради спасения Лексия? Или что на себе тащила его раненого до спальни. Хотя могла бросить где-нибудь по дороге, он и не вспомнил бы, и пойти за помощью, к конюху, например. Но не бросила.

А еще он вспомнил, как она ходила с ножом к озеру.

— Доброе утро. Мне тут сказали, вы вчера…скажем так, присмотрели за работой прислуги.

Вира поморщилась. Уже наябедничали. А ей и сказать особо нечего — она вчерашний день помнит урывками.

— И?

В голосе ни капли раскаяния. И никакого "ваше благородие" от нее не дождешься. Янус улыбнулся.

— Спасибо.

Девушка опешила. Ее лицо приняло выражение крайнего удивления, смешанного с недоверием. Где-то минуту она переваривала полученную информацию, а потом выдала:

— Значит, все хорошо?

— Наверное, — военный осторожно коснулся пальцами привязанной к боку руки. — Мне б помыться.