Кто убил прекрасную Урсулу

Фишер попросил связать его с квартирой Мооса. Он хотел поговорить с Урсулой. Возможно, она сошлется на новую мигрень...

- Я буду ждать тебя после обеда. Ты должна прийти. Это серьезно.

***

По некоторым, почти незаметным признакам он нашел, что она изменилась. Ее светлые волосы казались блеклыми, а выражение лица немного натянутым. Этот звонок не только удивил ее, но и испугал.

- Почему ты не пришла позавчера?

- Очень устала. Я же говорила тебе, что Анни причиняет мне много беспокойства.

Он не любил, когда Урсула начинала говорить о дочери. Эта тема была ему неприятна, вызывала в нем чувство унижения, напоминая о том, что у него не было своих детей: малодушие, в котором он не был виновен, но которое принижало его в собственных глазах. Последний Фишер: никого, кому оставить свое имя, силу и даже, может быть, любовь. Племянники, племянницы, разве это что-нибудь значило? Он видел Анни Моос один раз. Худенькая, элегантная девушка с открытой непосредственной улыбкой. Шестнадцать лет... Свежий бутончик. То, чего ему всегда недоставало и чего судьба никогда не даст.

- Анни уже не ребенок, и я чувствую себя неловко перед ней.

- Из-за меня?

- Нет, она ни о чем не знает, но все мы зависим от воли случая, от болтливых языков...

Фишер понял ее хитрость. Урсула хотела перевести разговор на другую тему. Он приготовил одни фразы, она заставляет его произнести другие. Но дело было слишком серьезным, чтобы он позволил себе попасться на эту уловку.

- Левенбанк запрашивает моего согласия на ссуду твоему мужу.

- Но это же естественно. Ты один из администраторов. А что, дело хреново?

Фишер нахмурил брови. Он ненавидел эти выражения, иногда проскальзывающие у Урсулы, считая их вульгарными и слишком изобличающими плебейское происхождение его любовницы: дочери мелких лавочников, выросшей на многолюдных улицах старого города.

- Андреа назвал тебе сумму этой ссуды?

- Признаюсь, она меня удивила. Мне кажется, он немного переборщил. Но на этот раз я не могу упрекнуть его в том, что он смотрит в перспективу.

- Слишком далекую.

Эти слова прозвучали сухо, даже слишком резко. Урсула улыбнулась.

- Он хочет попытать счастья. Ты сам дал ему когда-то шанс. Он был бы идиотом, если бы его упустил. - Она добавила. - По правде говоря, мой муж не идиот.

- Конечно. И прекрасно знает, что не сможет отдать эту ссуду в назначенный срок, получая лишь ту небольшую прибыль, которую я ему даю. Значит, я должен увеличить эту прибыль, если не хочу его скомпрометировать, то есть, я должен помочь ему выбраться из-за тебя. Ловкая махинация. Но нужно, чтобы она удалась.

- Ты становишься ревнив?

- Не то слово. Скажем, я становлюсь ясновидящим.

Урсула села возле окна. Она посмотрела на стоящего перед ней Фишера и показала на кресло.

- Садись. Я люблю, когда ты злишься, но не слишком сильно.

- Спокойствие мне подходит лучше? Может, ты хочешь поговорить о моем здоровье? А почему бы и нет? Ты очень ловкая. Вначале подготавливаешь почву. "Анни уже не ребенок", "Мы должны видеться не так часто... "Затем можно и не церемониться, ведь я уже дал свое согласие! А ты прекрасно знаешь, что Фишер всегда держит слово!

- Что ты хочешь сказать?

- А ты?

Внезапно он наклонился над ней и прокричал прямо в лицо:

- Если бы ты хоть раз попыталась быть честной?! Хоть один раз?! Если бы у тебя хватило смелости прекратить ломать передо мной комедию?!

Он чувствовал, что больше не может сдерживаться, и это окончательно вывело его их себя. Он схватил руку Урсулы и сжал ее, чтобы сделать ей больно, чтобы она больше не смела вызывающе улыбаться ему.

- Целый год! Целый год ты хитришь, изворачиваешься ради него, ради человека, которого презираешь, но в котором нуждаешься, чтобы удовлетворить свои прихоти, вести шикарную жизнь! Это так, да?! Ну признайся же!

- Отпусти меня. Да, я признаюсь. А дальше что? Ошеломленный, он отступил. Это спокойно брошенная фраза была для него как пощечина. Урсула больше не улыбалась. С безмятежным видом она продолжила:

- Делай что хочешь, Курт, но ты проиграл. Ты уже не можешь без меня. Будь тоже честен. Ты слишком далеко зашел, и я тебе это позволила. По правде говоря, ты не был мне неприятен, и я ни о чем не сожалею. Я не скажу, что ты сделал меня по-настоящему счастливой, но...

- Убирайся!

Теперь уже он стал вульгарен.

- Убирайся, - повторил он.

Ей нужно было сразу же уйти, чтобы он мог, если и не забыть ее, то, по крайней мере, вспоминать как о противнике, но она догадалась о его мыслях и поняла, что могла бы взять верх.

- Замолчи. Мы ругаемся как старые любовники. В нашем возрасте чистая любовь уже не существует. Ты - мне, я - тебе. Постарайся это понять. В конце концов, будь я свободна, ты бы дал мне много денег. Какая разница, если ими воспользуется Андреа? Разве я не должна ему эту небольшую компенсацию?

Он подумал, что сейчас уступит. И только один жест Урсулы помешал ему. Один лишний жест. Неосторожность, которую она не должна была совершить. Она поднялась, чтобы обнять его. Ее рука дотронулась до его виска, а губы потянулись к его рту. Он задрожал и сразу же обрел все свое достоинство.