В-третьих, самоуверенное поведение Освальда в полицейском управлении, его заявление, что он никого не убивал, полное отсутствие чувства страха или вины, отмеченное многими, тоже приобретают смысл. Если, действительно, он был лишь подставной фигурой и не стрелял в президента, то ему оставалось лишь доказать, что Типпит сам был в заговоре и что он выстрелил в него, защищаясь, — и тогда появлялись довольно значительные шансы если не на оправдание, то на легкий приговор при гарантированной мировой славе.
В-четвертых, поведение полиции города Далласа в расследовании убийства на Десятой улице тоже становится вполне объяснимо. Она с самого начала отдавала себе отчет в том, что присутствие Типпита вдали от отведенного ему участка патрулирования и его встречу с Освальдом невозможно объяснить простой случайностью. Стоило Комиссии Уоррена затребовать планшет и фотографию, упоминание о которых всплыло во время допроса сержанта Барнса, и предумышленность встречи сделалась бы стопроцентно очевидной. Поэтому-то полицейское управление прятало извлеченные пули от ФБР, результаты вскрытия тела Типпита — от Комиссии Уоррена, а планшет и фотографии, найденные в машине убитого, — от всего света.
Объективности ради здесь следует заметить, что Типпит и те двое, полицейских, что подъезжали к дому Освальда в час дня, могли оказаться вовсе незамешанными в заговоре. Руби мог вовлечь их в свою игру обманом: сказать, что в таком-то месте, в такое-то время они имеют шанс схватить крупного преступника в момент какой-то важной незаконной операции. Это называется «тип», и такие «типы» полицейские очень часто получают от своих знакомых из уголовного мира. Без них полиция не могла бы работать эффективно. Полицейское начальство должно было понимать, что такая возможность существовала. Но оно не хотело рисковать.
Признать, что их подчиненный был замешан в заговор на жизнь президента, — малоприятная перспектива. Но было ли оправданным ради сокрытия этого факта пускаться на подделки и лжесвидетельства, которые являлись уже не просто должностными упущениями, но уголовно-наказуемыми деяниями?
16. ПОЛИЦИЯ ДАЛЛАСА ЗАМЕТАЕТ СЛЕДЫ
В 12.43 инспектор Сойер, находившийся около книжного распределителя на Дэйли-плаза, радировал полицейскому диспетчеру сообщение, которое тут же было передано в эфир:
СОЙЕР: Описание подозреваемого: худощавый мужчина, белый, лет тридцати, рост пять футов, десять дюймов, вес 165 фунтов, в руках ружье калибра 30–30, видимо, Винчестер.
ДИСПЕТЧЕР: Во что одет?
СОЙЕР: Свидетель не может припомнить этого.
ДИСПЕТЧЕР: Подозреваемый все еще находится в здании или покинул его?
СОЙЕР: Свидетель не мог сказать с уверенностью… Свидетель также не знает, был ли он в здании вообще.
Какие парадоксы, оказывается, выкидывает порой память свидетеля! Он сумел определить рост, вес и возраст человека, но не заметил, во что тот был одет. Больше того: свидетель не сказал, видел ли он подозреваемого с ружьем в здании ТРУ или где-то в другом месте.
Кто же был этот загадочный свидетель, первым сообщивший приметы подозреваемого убийцы?
Комиссия Уоррена считала, что честь эта принадлежит Ховарду Бреннану, строителю-монтажнику, который увидел человека, целившегося из ружья в окне шестого этажа ТРУ. Однако Бреннан ничего не говорил о росте человека (и немудрено — он видел его в окне). Он также не мог выражать сомнения по поводу местонахождения стрелявшего, ибо видел его в здании. Наконец, он заявил, что описал виденное им не инспектору Сойеру, а агенту Секретной службы Соррелсу, который прибыл на Дэйли-плаза в 12.50, то есть уже после передачи сообщения в эфир.
Инспектор Сойер плохо помнил человека, сообщившего ему приметы подозреваемого. В первые минуты после выстрелов такое количество людей спешило рассказать полицейским о том, что они видели, что инспектор был вынужден всех их отсылать в сопровождении детективов в контору шерифа. Послал он туда и этого свидетеля и больше его не видел. Запомнил только, что это был белый мужчина лет тридцати пяти, без особых примет. (Интересно, не был ли он одет в брюки цвета хаки?) Бреннан же носил каску строителя, которую трудно было не запомнить.
Попробуем подойти к этому загадочному эпизоду с другой стороны. Если сценарий заговорщиков предполагал уничтожение Освальда вскоре после выстрелов на Дэйли-плаза, полицейский, которому следовало задержать его, должен был иметь предлог для этого: Радиосообщение с описанием примет было идеальным предлогом. И, как мы видим, обеспечить его не составило труда: любой человек, ничем не рискуя, мог подбежать посреди общего смятения к инспектору Сойеру и заявить, что видел человека с ружьем, который вел себя крайне подозрительно.