Кто убил профессора Ф.Ф. Белоярцева? История "голубой крови" в зеркале прессы

Да, приходилось. Почему? Потому что по всем статьям им полагалось быть там с самого начала. И они там были с самого начала без всякого "Перфторана". Потому, что все эти больные — реанимационные: с тяжелейшими травмами черепа, отеками мозга, жировой эмболией сосудов, открытыми скальпированными ранами, с пересадками почек, с операциями на сердце. "Искусственная кровь" вводилась этим больным не из-за научного любопытства, а по жизненным показаниям, когда не помогали никакие другие препараты, когда, грубо говоря, было уже нечего терять. Так что же, собственно, случилось? А ничего не случилось. Рад сообщить вам, читатель, что сегодня все, почти все эти когда-то безнадежно больные люди живы, здоровы. Многие смогли вернуться к полноценной нормальной жизни. Но почему же тогда "почти"? Потому что реанимация есть реанимация. Потому что люди в ней порой умирают. Потому что бывают болезни и травмы, несовместимые с жизнью, и тут ничего не попишешь — горько, обидно, больно, но каждый день врачам реанимаций приходится иметь дело со смертью. Но зачем испытания нового препарата велись на этих смертельно больных пациентах?

Дело в том, что клинические испытания в нашей стране всегда ведутся на больных людях. Хорошо это или плохо, но таковы действующие правила Фармкомитета. На Западе, например, используются здоровые добровольцы, которым платят деньги. Почему Фармкомитет считает возможным применение новых препаратов именно к больным, добавлю — к тяжелым больным? Новый реанимационный препарат используется тогда, когда все старые, известные не помогают. Но больной еще жив, и, значит, есть шанс его спасти, применив новое средство, еще не серийное, штучное. Навредить такому больному уже невозможно, зато есть возможность ему помочь. Так что, строго говоря, это не совсем обычные испытания — все эксперименты уже позади, на животных отработана методика применения, определены показания, выявлено действие препарата. В реанимации не ставят экспериментов — там спасают больного. Отличие от обычного лечения лишь одно: в момент введения нового препарата и все время, пока больной находится на столе, с него снимаются более подробные, чем обычно, данные о работе всего организма. Эти данные и идут потом в клинический отчет. И даже если такой больной умирает, для Фармкомитета это не означает отрицательного результата. Скажем, препарат частично снял отек мозга, но больной все равно умер от травмы. Виноват ли препарат в этой смерти? Панацей на свете, как известно, не бывает — "виновата" смертельная травма. Ведь уже по самой методике испытаний, которые велись в реанимации, вероятность летальных исходов была крайне высока. Невероятными для хирургов были как раз не смерти, а исцеления в заведомо безнадежных случаях. Ведь именно в реанимационных палатках Афганистана обнаружились чудесные, поистине волшебные свойства препарата. Было за мечено, что у больных с отеками мозга (страшная, неизлечимая болезнь при черепно-мозговых травмах, а это половина всех несчастных случаев) наблюдается прояснение сознания, резкое улучшение самочувствия. Это была победа над болезнью почти неизлечимой. Нейрохирурги не могли прийти в себя — вся статистика летальных исходов рушилась на глазах от этих чудоспасений. А бывали действительно чудеса. Так, в Днепропетровском медицинском институте вливание "Перфторана" позволило спасти женщину после того, как больная 12 минут была в состоянии клинической смерти. Клетки ее мозга должны были атрофироваться за такой срок. Возвращение к жизни грозило пожизненной инвалидностью. Но этого не случилось. "Голубая кровь" дала кислород клеткам, отек был снят. И сегодня эта женщина вернулась к нормальной жизни, работает, а по профессии она, между прочим, Математик.

Эти данные впоследствии подтвердились в лабораторных опытах на животных. А препарат получил новое лечебное показание. Противошоковое, противоишемическое действие препарата доказано не "опытами на людях", не числом спасенных — никакая статистика тут не является доказательством, — а строгими научными исследованиями в Институте биофизики.

Как же после всего этого можно заявлять в печати, что обесценены годы работы над "голубой кровью" потому, дескать, что каждый третий, раненный в Афганистане, которому она вводилась, умер? Безнравственно, безответственно говорить такие вещи. Сначала надо доказать, что больной умер от вливания препарата. Однако данные всех патало-гоанатомических экспертиз это опровергают. Везде в графе "причина смерти" стоит: "травма, несовместимая с жизнью". И, значит, мы можем со всей ответственностью сделать вывод: во время испытаний в Афганистане 2/3 безнадежных пациентов из тех, которым вводили "Перфторан", были спасены! Впрочем, и сам автор статьи в "Советской России", и следователи оговариваются: "Мы далеки от мысли непосредственно связывать трагические исходы с действием препарата". Хорошо, тогда зачем вообще в газете приводить цифры умерших, вводя в заблуждение абсолютно некомпетентную аудиторию?