Кто убил Влада Листьева?

Бобренков бросил на него быстрый цепкий взгляд, Моисеев этого взгляда не заметил. Бобренков достал из изящного посудного шкафа два бокала, посмотрел их на свет и налил в оба бокала виски.

— Это твой, — поставил один бокал перед Моисеевым. — А это мой! — чокнулся своим бокалом с бокалом Моисеева.

Моисеев и на эту мелочь не обратил внимания. Поднял свой бокал, отпил половину, поморщился.

— Льда бы сюда, пить Легче было бы.

— Извини, не догадался. Льда нету. Ты пей, пей, Гена, — заторопился Бобренков, несколько раз подряд стукнул своим бокалом о бокал Моисеева, — пей! Первую рюмку всегда положено выпивать до дна, а дальше как получится.

Моисеев допил бокал до дна, поставил его перед собой, показал пальцем приятелю, чтобы тот налил еще.

— В Афганистане мы жару только и одолевали тем, что пили.

— Страшно было?

— Страшно, — признался Моисеев, подцепил сразу несколько скибок розовой вареной колбасы. — Наша «докторская» лучше.

— У нас продукт натуральный, а здесь на три четверти — картон, провернутый через мясорубку вместе с красителями, вкусовыми добавками и ароматизаторами.

— Тогда зачем покупал?

— Откуда же я знал, что колбаса такая?

Моисеев выпил еще. Бобер с интересом проследил за напарником, в лице его что-то дрогнуло, глаза потемнели, и он поспешно налил себе виски. Понюхал напиток, сделал это как-то суматошно, смято, покивал меленько, будто птица, укравшая с клубничной грядки несколько ягод, и решительно поднес бокал ко рту. Выпил до дна. Со стуком опустил бокал на стол:

— Вот так!

— И разводил бы я на своей земле всякую всячину. — Моисеев завистливо вздохнул: он завидовал самому себе, тому Моисееву, который существовал у него в мыслях. — Помидоры, синенькие, редиску, огурчики разных сортов… И вязниковские, они очень хороши для соления, и муромские, сладкие как сахар, и дубовые — твердые, долгоиграющие, месяц будет лежать огурец — не испортится, и «Чудо Америки» — здоровенные, как кавуны огурцы, и подмосковные, очень почитаемые на севере, и крохотные «ноготки» — болгарские пикули. — Моисеев увлекся, порозовел. — И постарался бы я забыть о своем прошлом…

— Афганском, что ли? — спросил Бобренков.

— Афганское прошлое — это полбеды, беда то, что мы делаем сейчас, — проговорил Моисеев с отчетливо прорезавшейся болью, махнул рукой.

Бобренков поспешно налил ему еще виски.

Моисеев оживлялся все больше, речь у него делалась громче, он стал рассказывать напарнику о том, как солят огурцы в Новгородской области — в больших кадушках, которые всю зиму держат в реке, подо льдом. Но Бобренков не слушал его, лишь поглядывал опасливо да мелкими, суетливыми движениями сгребал пальцами пищу с тарелок и отправлял себе в рот.

Отправлял все подряд — колбасу, ветчину, сыр, мелкую копчушку, приобретенную в «русском магазине», брынзу, куски фанерно-жесткой кошерной мацы, сардины, также извлекая их из банки пальцами — по одной рыбешке, за хвост. Лицо его было смятенным и напряженным одновременно, он словно бы не понимал, не мог понять, что происходит, поглядывал на напарника с некоторым страхом, давил этот страх в себе, втискивал кулаками назад, в свое нутро, и это ему не нравилось.

Неожиданно Моисеев привстал над столом, глянул на Бобренкова с горечью и одновременно недоуменно, и боком, боком, словно краб, сделал несколько неловких, кривых шагов к атласной кушетке. Рухнул на нее.

Бобренков поспешно прикрыл его тощенькой, прозрачной, как марля, простыней и стал собирать со стола. Потом подхватил два бокала, из которых он пил с Моисеевым, тщательно вымыл их в ванной — это надо было сделать в первую очередь.

44

Израильские врачи, делавшие вскрытие тела Геннадия Моисеева, поставили диагноз — отравление.

Это случилось на следующий день после признания, сделанного Гайдановым журналистам.

Как сообщили эксперты следственной группе, занимавшиеся делом об убийстве Влада, в спиртное, выпитое Моисеевым, была подмешана большая доза кокаина и героина. Такую дозу не смог бы выдержать ни один даже самый крепкий организм.

Полиция Израиля возбудила уголовное дело. Был тщательно допрошен Бобренков.

— А чего, у нас ничего не было, — сказал израильскому дознавателю Бобренков. — Мы немного выпили — очень уж скучно было, потом посмотрели телевизор и легли спать. Я проснулся, мне вроде бы ничего, только голова малость болит, а Гена не проснулся — что-то с ним произошло…

Дознаватель не выдержал, усмехнулся: от этого «что-то» не только люди — слоны не просыпаются. Не говоря уже о лошадях.

— В ваше отсутствие к вам в номер мог кто-нибудь прийти? Из знакомых?

— Нет. Ключ мы всегда брали с собой, не сдавали его этой самой… ну, балаболке, что на первом этаже сидит. За стойкой.

— Значит, никто не приходил?

— Нет.

— И из знакомых никто не был? — И из знакомых никто не был.

45

Тело Геннадия Моисеева запаяли в свинцовый футляр и перевезли в Москву. Похоронили бывшего десантника на Востряковском кладбище рядом с Глобусом.

К этой поре следственной группе стало известно, что Глобус был застрелен при выходе с дискотеки «У ЛИС’Са» самим Александром Солоником, самым удачливым российским киллером.