Читаем Кто укокошил натурщика? полностью

Кто укокошил натурщика?

Геннадий Михайлович Кофанов

А муж у доньи был таков: остерегаючись рогов, во всех мужчинах видел он своих врагов.

Однажды, помню как теперь, меня он вызвал на дуэль и обвинил: мол, осквернил ему постель!

Его проткнул в один момент… Ему воздвигли монумент: сплошной цемент — и сам клиент и постамент.

А Анна, ставшая вдовой, должна с поникшей головой ходить в тот склеп, где муж валялся неживой.

Её же я не покидал и даже в склеп сопровождал, в сырой и мрачный тот подвал, где труп лежал.

Ревнивых там не знал уж мук из камня сваянный супруг. На постаменте, как петух, но взор потух.

Я важный, будто генерал, с ним рядом встал на пьедестал и, взяв скульптуру за кинжал, ему сказал:

— При жизни ты был слишком зол. Теперь — цементный вот камзол. Теперь покой ты здесь обрёл супруг-козёл.

Жену при жизни ты берёг, хотя тебе к лицу был рог. Ты был так строг, но недалёк, и здесь ты лёг.

Но в смертный час, козёл-супруг, ты Анну выпустил из рук. Теперь я с нею провожу ночной досуг.

Ты, если можешь, огорчись и с постамента спрыгни вниз, в мой дом ворвись, свиреп как рысь, и убедись.

Я буду весел, нежен, пьян. Я обниму вдову за стан. А ты, из камня истукан, у входа стань.

Но нет, ко мне ты не придёшь. Тебя не тронет гнева дрожь. И не возьмёшься ты за нож. Теперь ты — вошь!..

* * *

И вот пришёл свиданья час. Мы с Анной съели ананас. А за окном уж день погас, вот как сейчас.

Не видно за окном ни зги. Вдруг будто слышатся шаги. То топот каменной ноги?! Бог, помоги!

Я слышу «топ» и снова «топ»… Испариною взялся лоб! И снова «топ»! От страха я чуть не усоп!

И громкий был удар о дверь! И рык, как будто рявкнул зверь! Вдруг дверь сорвалася с петель, да на постель!

По коже пробежал мороз, а гость цементный произнёс: «Ты звал меня, блудливый пёс. Получишь в нос!»

Ко мне он руку протянул. Меня как будто ветер сдул. Забился в страхе я под стул. Он не моргнул.

За ухо выволок меня, из стойла будто бы коня! Горело ухо от огня потом три дня.

— Давай мне руку! — прогудел. Я понял, что не буду цел — уж бел как мел; ещё чуть-чуть — и околел.

Вдруг пукнул я. И вышел срам. О, не поверил я очам! Он развалился по частям, как старый хлам!!!

* * *

Здесь исповедь, святой отец, прерву я наконец. Да, шёл тогда на монумент бракованный цемент!

1983, 2004 гг.

Легенда о Головном Уборе Цвета Крови и млекопитающем вида canis lupus, или Осенняя пастораль

Топтание на классическом сюжете, в шести томах

Том первый

Я не умею скрывать свои чувства: когда у меня есть причина для печали, я должен быть печальным и ни на чьи шутки не улыбаться; когда я голоден, я должен есть и никого не дожидаться…

У. Шекспир, «Много шума из ничего»

Сырость. Сырррость, чёрррт её подеррри!

Озяб-озяб-озяб! Озяб!

Сырость и холод можно было бы перенести, если бы не голод! Ах, голод-голод-голод! Выть хочется!

… Их было двое. Один выстрелил, другой… Другой! Да, он был вкусным… Бах! Выстрелом обожгло шерсть. Бег, бег, бег. И снова выстрел. И навстречу второй с ружьём наперевес. Зубы-зубы, глотка, кровь, голод, мясо. Первое двуногое без перьев существо, дегустированное мною.

Ууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууу!!!

Эхо-то какое! Что это стучит? Это зубы-зубы. Это холод-холод.

Утро… Когда же утро?!!

Том второй

Баптиста

Ну как, синьор? Поладили вы с дочкой?

Во всём сошлись?

Петруччо

Могло ли быть иначе?

Нам невозможно не поладить с ней.

У. Шекспир, «Укрощение строптивой»

— Что это?

— Плетёная из растительных прутьев утварь — посуда с ручкой — наполненная хлебобулочными изделиями домашней выпечки, кои предназначены для пожилой особы женского пола, что является моей родительницей.

— Ага, корзинка с пирожками для бабушки.

— Она болеет.

— Она болеет? Болеет! Болеет…

— Сходи к ней, Головной Убор Цвета Крови.

— Схожу к ней.

— Пойдёшь по тропинке, по…

— Я помню, помню!

— Ах, бабушка…

— Ничего, ничего, она выздоровеет.

— Птицы.

— Летят на юг. Холодает.

— Осень.