Кто умирает?

Через несколько дней следователь, проводящий дознание, вызвал женщину в морг для опознания тела ребенка, которое утром выловили в океане. Когда женщина пришла в приемную следователя, тот предупредил ее, что ей, собственно, покажут не тело, а останки тела. Дело в том, что после утопления оно досталось акулам. Когда сняли простыню, женщина пережила самое сильное страдание в своей жизни. Она также прошла через самое глобальное переживание любви. Глядя на частично съеденное тело своей дочери, у нее просто не было возможности подавить это переживание. Ее вынесло за пределы ума. Она была вне себя и прикоснулась к тому, что лежит в глубине ее естества. Это мгновение поставило ее лицом к лицу со всеми местами, в которых она была отделена от других существ. И самое главное – от самой себя. У нее не было куда прятаться. У нее не было ничего, что могло бы удержать ее от этого. Ей просто нужно было быть там, в текущем мгновении. В действительности, я не думаю, что она никогда бы не встретила просветленного человека, который бы дал ей больше, чем это мгновение.

Глубина этого горя была так велика, что она должна была отпустить себя, сдаться. Все места, в которых она пряталась, осветились одной ослепительной вспышкой. Годом позже она говорила мне, что это было самое глобальное переживание в ее жизни, и, в частности, сказала: «Оно открыло меня. Оно перевернуло мою жизнь. С тех пор для меня стало очень важно прикасаться к сердцам других, понимать их и открываться им».

Если мы скажем, что милость – это чувство общности, переживание нашей глубинной природы, то окажется, что так называемая трагедия представляет собой источник милости. Мы видим, что к милости нас приводит чаще всего не то, что приятно, а то, что приводит нас в контакт с глубинами нашего естества.

Известна история о тибетском учителе Марпе, который тысячу лет назад жил со своей семьей в деревне. Там же жили и многие монахи, которые пришли, чтобы заниматься со своим великим учителем. Однажды сын Марпы был убит. Марпа был глубоко тронут этим горем. Один из монахов пришел к нему и спросил:

– Я вас не понимаю. Вы учите, что жизнь есть иллюзия. И все же вы плачете. Если все это иллюзия, зачем же так сильно переживать свое горе?

– Да, действительно, все иллюзия, – ответил Марпа. – И смерть ребенка – величайшая из иллюзий.

Он уважал каждое мгновение, давая в своем сердце место парадоксу: хотя вещи могут не быть такими, какими они кажутся, утрата близкого человека – одно из самых сильных переживаний в нашей жизни. Он признавал естественный выход за пределы тела, продолжение путешествия в осознании, но так же глубоко чтил чувство потери на том уровне, на котором оно возникает. Он не ожидал ничего, открывался динамизму вселенной, которая на этот раз предлагала ему переживание утраты.

Возможно, это самое трудное искусство, которым мы можем овладеть, – искусство доверять не только радости, но и страданию; умение открываться горю, каким бы оно ни было, не теряя из виду совершенство вселенной.

Когда мы говорим о любви к кому-то, мы желаем сказать, что этот человек является для нас зеркалом того места в нас, которое есть любовь. Это существо становится нашим местом встречи с самим собой. Когда это зеркало оказывается разбитым, горе, которое мы переживаем, свидетельствует об утрате контакта с тем местом, которое есть любовь. Думая об этом человеке как об отличном от себя, мы скорбим о своей утрате, мы снова и снова переживаем чувство отделенности и изоляции, которое изначально вынудило нас искать за пределами самих себя то единство, которое мы называем любовью.

Исследуя чувство утраты своей отраженной любви, мы снова возвращаемся к самим себе, к своей любви и к той невидимой связи, которая всегда присутствовала между нами. Прикасаясь к нашей любви, мы прикасаемся к другому человеку. Когда мы вступаем в контакт с тем, что у нас было общее, наше горе прожигает себе путь к центру сердца.

Как мы уже сказали, «любовь» обычно означает эмоцию, состояние сознания, которое, чтобы найти себя, смотрит вне себя. Эмоциональная любовь этого «делового» типа постоянно подводит итоги, чтобы убедиться, что другой получает от нас не больше, чем мы от него. Это очень хитрый способ общения. В его основе лежит эгоистический интерес, в угоду которому мы можем вычеркнуть из своей жизни человека, не подтверждающего больше наш образ себя. Мы замечаем, что не любим того, кто не отдает должного нашей идее о том, кто мы такие. Но мы переживаем самую суть любви, когда наш скорбящий ум погружается к истокам вечноприсутствующего сердца. Это горечь утраты зеркала. Это горечь утраты того места в себе, где начинается наша любовь.

Недавно я провел некоторое время с парой, чья одиннадцатилетняя дочь была похищена и убита. Это было сущим кошмаром для обоих родителей. Они потеряли всякую возможность управлять своим миром. Они не могли избежать страдания. Их боль была так велика, что они просто не могли больше за нее держаться, и тогда их сердца буквально распахнулись.

Вскоре после случившегося они написали письмо Рам Дассу: